Не знаю почему, но вечер перед рождеством всегда был в доме удивительно тихим. Никто не успокаивал детей, а все говорили почти неслышно, как будто ждали какого-то особенного торжественного момента. Перед этим наводилась повсеместная чистота, светились белизной занавески, а свежепобеленная печь отдавала тепло и запах извести. Казалось, что даже ёлка пахнет сильнее обычного, а лик на иконе смотрит как-то по-другому...

    Спать  укладывались без уговоров и, кажется, для того, чтобы быстрей наступило утро. И оно приходило вначале с неповторимым ароматом маминого рыбного пирога, который уже вынут из печи и остывает укрытый льняным полотенцем. Как только последнее чадо, умывшись, займёт своё место за столом, пирог разрежут и большие куски разложат на подставленные тарелки. А потом откроется дверь, и бабушка в праздничном платке с каким-то светло-торжественным лицом переступит порог. Все знали: нас ждут заварные калачи «на блюдцах», самые-самые, такие только она могла испечь. 

    Вот и вся семья в сборе. «С рождеством, чай пить, да Христа славить», – говорит бабушка. Малышню на такое дело не берут, на улице мороз, но на этот раз сердобольный Колька, завидев слёзы, сжалился. Тем более в ввалившейся в дом ребячьей ораве была мелюзга и поменьше. И вот ватага разновозрастной ребятни, водрузив на плоский шест звезду из фольги, отправляется «славить Христа». Самое удивительное, что в эти дни даже собаки притихали, беспрепятственно пропуская ребятишек в дом. Стоит признаться, что песен «во славу» знали мало, и в ход шли новогодние стихи и песни, почему-то всегда вызывающие умиление у хозяев, щедрых на угощение. Его никогда не делили, чей мешок – тому гостинцы, в каждый дом торопились, чтобы погреться и поделиться рождественской радостью. 

    Но самое интересное ждало ребятишек с наступлением темноты. Тут уж фантазия не знала границ, а проказы и каверзы были всевозможные: бочки для воды так меняли местами, что порой их находили на соседней улице, а тех, кто колядующим днём не угодил, могли и в доме подпереть. «Высшим пилотажем» считалось выкатить из двора конные сани, уж на них-то можно было покататься, усевшись компанией больше десятка! Как-то раз это удовольствие закончилось тем, что сани опрокинулись, и оглобля переломилась в двух местах. Пытаясь загладить вину, их прикатили к хозяйским воротам, но избежать возмездия не удалось. На следующий день вся красногалстучная пионерская дружина маленькой школы выстроилась в школьном коридоре и слушала гневную речь управляющего отделением совхоза. Она была недолгой и завершилась самым страшным из уст Андрея Григорьевича словом – «кулеганы». Девчонки чуть не прыснули от смеха вместе с молодой учительницей математики, которая тщетно пыталась сделать строгое лицо сообразно своему положению. Потом прозвучало главное: не найдутся зачинщики – все будете стоять краснеть. И тут виновники «преступления» всё-таки сделали шаг вперёд вместе, и конфликт был исчерпан, благодаря умелым рукам деда Иннокентия, который мастерил сани. 

    Удивительно то, что всё вышеописанное происходило во времена атеизма, а главными действующими лицами были те, кто не ходил в школу без октябрятского значка или пионерского галстука. 

    Свет того, детского Рождества, самый памятный, только ту звезду из фольги вряд ли увидишь в наше время. А жаль…

    Татьяна Гусева