 Фронтовой случай Со слов отца, фронтовика Иннокентия Иннокентьевича Фёдорова, рождённого в День защитника Отечества 23 февраля 116-я стрелковая дивизия генерала майора Макарова после ожесточённых боёв под Курском встала в оборону с правой стороны выступа Орловско-Курской дуги. Изрядно потрёпанный в предыдущих боях и наступлении 548-й стрелковый полк под командованием майора Адамовича находился с правого фланга дивизии. Полк спешно приводил в норму численность бойцов пополнением и, используя временную передышку и затишье, затаривался боеприпасами и приводил в порядок оружие и материальную часть.
Старший сержант Фёдоров пришёл на НП командира полка, где находился и незначительный полковой штаб – офицеры собрались на «летучку». Вызванный связным старший сержант ждал, когда освободится командир. Присев на пустой снарядный ящик перед землянкой, разговаривал со связным о новостях. – Чё, Сергей, слышно о пополнении офицерами? Мне намечается командир взвода? – По-моему, нет, товарищ старший сержант, опять вы за командира взвода. Это командир вам как другу «удруживает». Недавно смеялся: ничего, говорит, Иннокентич потерпит, вывезет, он у нас матёрый. – Во даёт, едрён-матрён. Обещал офицера ещё месяц назад – как новенького убило, помнишь, прямым попаданием снаряда? – Помню. Да вам ведь и правда не привыкать командовать тремя орудиями и тремя отделениями. Когда меня к себе выпросите? Тоже обещали. – Ты, Серёга, молодой совсем, побудь при штабе, успеешь погибнуть… – Ага, успею, но при штабе наград не дают, а у вас вон сколь! – Вообще-то, не за награды воюем, сам знаешь. – Так-то оно так, товарищ старший сержант, но с наградой оно и помирать не так горько. – Погоди помирать-то прежде времени. Долго они ещё совещаться будут? Интересно, что же это он меня вместе с ними не пригласил, раз я опять месяц за офицера во взводе… – Это он вас, товарищ сержант, по блату отдельно инструктировать будет! – Ладно подкалывать-то, Серёжа. Во! Выходят! Теперь моя очередь. Отдав честь офицерам, сержант зашёл в землянку командира полка. С майором Адамовичем они давно воевали вместе, были ровесниками и дружили тоже давно. В периоды коротких передышек встречались и вели беседы о доме, жёнах, о жизни; вспоминали дочек (у майора тоже была дочь). Читали друг другу письма из дома, переживали за близких. Только у майора жена писала поскладнее и пограмотней, зато у сержанта – подробнее. Додумывать, догадываться, домысливать не приходилось, это и радовало обоих, и веселило от простоты изложенного письма. Друзей по-человечески тянуло друг к другу, как бывает у людей, которые находят в общении некое понимание себя и дополнение друг друга схожим мышлением. В душе сержант хранил ещё и теплоту от слов, которые ему говорил майор, зачастую и при личном составе: «Надеюсь я на тебя, Иннокентич, ты не побежишь, не дрогнешь, поэтому и доверяю тебе, кроме отделения, ещё и взвод. И не пререкайся, я тебе офицеров не рожу. Тебя самого давно на офицера представил бы, будь у тебя хоть один класс образования, ты ж немного читать и писать умеешь и всё... Опередив жестом сержанта, собравшегося докладывать, майор указал на стул и, пододвинув планшет, показал место закрепления взвода из трёх противотанковых орудий ЗИС-3. – Смотри, Иннокентич: направление танкоопасное, они обязательно пойдут в обход позиций полка справа или будут прощупывать обход с этой стороны. Смотри в оба. Командир дивизии тоже считает, что могут прорваться здесь, на стыке дивизий. Правее тебя никого, только река. В неё впадает широкий ручей, через него есть мост, где-то перед ним окопаешься на возвышенности, да шибко высоко не лезь. Доджики (американские машины, которые таскали пушки. – Прим. авт.) укроете вот в этой балочке, что выходит на ручей. Правее тебя за рекой какая-то часть, не нашей дивизии. Связь со мной будет только связными, не возражай, это сначала. Потом, при сильной надобности, кинем полевик. Пришлось поделится полевиком с полком, что левее нас: командир дивизии надавил. Но в крайности кинем связь, не переживай. А чего ты сразу не зашёл на летучку? – Мне поздно сообщили о вызове, и потом связной сказал, что вроде офицеров отдельно инструктируешь. – Да нет, чего мне делить-то вас, одно дело делаем. Ты как будто не знаешь меня, сколь уж вместе топаем, я ещё старшим лейтенантом подружился с тобой. – Я вас тоже, товарищ командир, уважаю сильно, берегите себя в бою, уж больно вы храбрец. Пойду. Выдвигаться надо. – Удачи. Смотри, чтоб ни один танк не прорвался в обход полка, а то они потом, как в промоину вода, сиганут. – Не прорвётся! Нас 21. На крайний случай связки гранат приготовим. Придя по траншеям в свой взвод, старший сержант принял доклад об укомплектованности боеприпасами и о готовности выполнять боевую задачу, быстро обошёл и осмотрел все три орудия и своё небольшое взводное хозяйство с личным составом, похвалил ефрейтора Телегина, что на этот раз бронебойных зажигательных снарядов взяли достаточно. Дал команду на выдвижение к боевой позиции, указанной командиром полка. Ефрейтор Телегин был родом из Иркутска, где и формировалась дивизия. Считался земляком старшему сержанту, они и держались вместе, зачастую рядом спали, бывало, и ели с одного котелка, и шли с боями в одном взводе аж из-под Смоленска. Хоронили одновзводников и однополчан... Им в минуты затишья было кого вспомнить добрым словом. Частенько вспоминали, как стойко сражалась дивизия, как не отступали ни на шаг под огнём, и рассказами этими про бесстрашие и героизм солдат старались поднять боевой дух пополнению. Однажды во время боя немецкими осколками у орудия снесло прицел, убив наводчика и расчёт. Почти всё отделение выбили тогда наступавшие. Ефрейтор с сержантом вдвоём вели огонь по фашистам. Сержант наводил орудие по стволу и стрелял, и неплохо получалось. Наградили их тогда, а они горько шутили: «За то наградили, что орудие без прицела и в живых больше никого…» Выдвинувшись на доджиках с пушками на место и оглядев прилегающую местность, старший сержант распорядился, где установить орудия и какой глубины выкопать для них небольшие капониры. Заканчивая приготовления к бою, определяя ориентиры стрельбы по прицелам орудий, услышали нарастающий гул и первые взрывы снарядов левее своей позиции, где-то в центре обороны полка. – Пошли гады, – сжав зубы, подумал старший сержант. Левее, за небольшой речкой, у соседнего полка тоже начиналась канонада, и там сразу сильно задымило чёрным. – В бочки с соляркой угодило, – подумал Иннокентий Иннокентьевич. И этот чёрный дым потянул на позиции, где окопался с орудиями взвод старшего сержанта. – На руку нам, – заметил он лежащим с ним рядом и, как и он, глядящим в бинокли двум сержантам, командирам орудий. Справа, у соседей, по нарастающей канонаде, гари и пыли было ясно, что бой там разгорался нешуточный. И слева, в центре позиций родного полка, бой то нарастал, то затихал. Прошло минут двадцать томительных бездействия и неопределённости. Вдруг трое разом увидели в бинокли бегущего вдоль реки к мостику через ручей военного. – Кто-то из соседнего полка справа бросил позиции, – сообразил сержант Петухов. – Сейчас выясним, пусть перебежит мостик. Перебежав мостик, военный увидел сигналы бойцов, подаваемые ему с высотки. Он оказался майором части, которая вела бой за рекой. Был в фуражке, но без ремня и планшетки, зато в руках держал пистолет. Увидав старшего сержанта, понял, что тот за командира взвода, и приказным тоном стал говорить о немедленной смене позиции взвода, что надо передвинуться вперёд за ручей через мостик и за ручьём закрепляться. Старший сержант сразу возразил майору: мол, с каких это щей менять позицию, определённую нашим командиром? Это, во-первых. Во-вторых, не успеем, да и позиция здесь очень удобная для стрельбы по танкам. А в-третьих, кто вы и откуда, мы не знаем. Бегите вон в ту балочку, там возьмёте доджик и езжайте в наш полк, он рядом. Там всё изложите. Какая после того будет команда, мы выполним. А сейчас некогда мне с вами обсуждениями заниматься, с минуту на минуту здесь будут танки. Майор стал грозить трибуналом, пистолетом, но старший сержант был далеко не из пугливых, он был забайкальцем. Передёрнув затвор автомата, отрезал: «Не шути с пистолетиком, майор. Ты раз успеешь выстрелить, а я в тебя очередь пущу». Товарищи сержанта тоже взяли автоматы наизготовку. Майор побежал, крича: «Я тебя, сержант, червям скормлю за невыполнение… мать-перемать». Надо сказать, что этого майора – так рассказывал майор Адамович – через месяц пленили немцы и вырезали ему на спине звёзды, может, уже и у мёртвого. Так он и не сумел скормить старшего сержанта червям, хотя попытка была. Но это всё потом. Сейчас же старший сержант немедля отдал привычный приказ: – К орудиям! Сейчас и у нас начнётся! Огонь без моей команды не открывать. Дальше – знаете: бьём сначала по порядку орудий: моё – правое, и танк мой правый, ваши – справа налево. Помолчав, добавил: – Мужики, насмерть стоим. – Так точно, товарищ старший сержант! – Если меня убьют первым, Петухов, остаёшься за меня; раз петух – значит, главный. – Что делать, раз такую фамилию батька дал, – поддержал шутку сержант. – Всё, ребята, к бою! – Есть! Не прошло и пяти минут, как показались немецкие танки. Пока только три, шли они лесенкой, друг за другом. «Точно говорил командир, будут прощупывать оборону», – подумал старший сержант. – Бронебойным! Прицел три! – скомандовал и стал ждать. Головной танк, остановился, сильно дымя выхлопной трубой. – Газует гад, как перед прыжком… Танк, как бы раздумывая, начал крутить башней и водить стволом пушки. – Издалека начнёт бить. Неужели оттуда нас обнаружили? Но ведь их «рама» не кружила над позициями, как обычно… Но чего встали! Иди, дорогой, на мост! – молил про себя старший сержант, не отрывая взгляда от головного танка. И тот, будто подчинившись его мысленному приказу, направился к небольшому мосту через речушку, которая значилась на карте Болотистой. Сразу же после движения первого позади троицы показался четвёртый танк. Он уверенно шёл за ними, забирая чуть влево. Перед мостом головной остановился, поводил башней, как бы принюхиваясь, и въехал на мостик. – Огонь! – хрипло крикнул старший сержант, вымученный тягостно-нетерпеливым ожиданием. Почти враз с командой раздался выстрел первого орудия. Танку оторвало башню – снаряд попал под неё, и башня свесилась вбок, доставая стволом пушки край моста с левой стороны. Танк горел, личный состав признаков жизни не подавал: по всей вероятности, внутри взорвался какой-то боезаряд, и все погибли. Прогремело два выстрела орудий взвода, и второй танк загорелся и, сильно дымя, скатился в ручей и там заглох. Из него поспешно вылезли два танкиста, но сразу же были убиты (расстояние для автоматов было далёким, и во взводе на этот случай была хозяйски припасена трёхлинейка со снайперским прицелом). Третий был подбит в гусеницу, он крутился на месте, стреляя не прицельно. Четвёртый замер и, так и не поняв, очевидно, откуда вёлся огонь, стал пятиться, отстреливаясь, потом развернулся и, не подбитым, скрылся в лощинах. До вечера на этом направлении боестолкновений уже не было. Прошла неделя, дивизия продвинулась вперёд, полк менял позиции трижды. Бой у мостика был рядовым, но значение ему придал случай с майором, который бежал со своих позиций и пытался снять взвод старшего сержанта с назначенной боевой позиции. Этот майор всё-таки доложил через голову командира полка майора Адамовича в штаб дивизии, вопрос там рассмотрели, и пришло указание в полк: «Личный состав взвода наградить медалями, а старшего сержанта от командования взводом отстранить до особого…» Адамович вызвал старшего сержанта к себе. Тот пришёл на НП, уже зная про распоряжение штаба. Зайдя в землянку и доложив по форме командиру полка, присел на скамейку. – Что раскис, Аника-войн? – сказал майор. – Не переживай слишком-то. Моих, минуя меня, ещё никто не обижал, и сейчас не допущу, и никаким майорам этого не позволю. Ты выполнял боевой приказ на танкоопасном направлении, указанным мне командиром дивизии. Я уже отправил разъяснение и рапорт командиру лично. Наверняка его не поставили в известность об этом случае, а попросту шаблонно решили в штабе. Но указание есть указание. Пока предлагаю тебе, как другу, повоевать пока вторым номером на пулемёте «Максим». – Нет, товарищ майор. Если уж, как другу, то только первым номером, а вторым дайте мне Серёгу связного: давно просится рядом воевать, поддержу его советами, пока вместе будем. Хороший вояка, думаю, из него получится. – Ты же знаешь, что первые номера гибнут чаще, пулемётчиков выбивают в первую очередь. Погибнуть торопишься? Ты мне пушкарём нужен. – Нет, товарищ майор, согласен только первым номером. – Ладно, будь по-твоему. Люблю тебя, забайкалец. Иди, перевоплощайся в пехотинца-пулемётчика, да Сергею скажи, что разрешаю к тебе. А в дивизию на счёт тебя буду позванивать. Почти два месяца боёв миновало. Перед грандиозным прорывом южнее Сандомира дивизия, продвигаясь вперёд, окружила небольшую группировку эсэсовцев, которые, не пожелав сдаться, пытались выходить из окружения группами. Вызвав к себе старшего сержанта, командир полка Адамович сказал: «Ставлю боевую задачу твоему пулемётному расчёту – эсесовцев, выходящих из окружения, уничтожить. Сегодня в ночь будьте в засаде у этого вот леска, позицию выбирай сам. Тут вот большое поле, то ли болотина, – показывал он на планшетке, – то ли мочажина – непонятно. Могут выйти сюда – разведка доносит. Тут же недавно – Помню. Понятно. Знаю, где это, не беспокойтесь. Когда сменят нас? – Завтра, в 8:00. Перебей этих гадов, если высунутся – вчера эсэсовцы вышли в расположение нашего тыла, на медсанбат, многих поубивали, в том числе и раненых. Убили ведущего хирурга. Нет им никакой пощады! Вас подбросят на машине связистов. Выйдя от командира, старший сержант увидел поджидающего его Сергея. С ним они, что называется, уже сработались – почти два месяца воевали за одним пулемётом, всякое было, но взаимопонимания было больше, что и требовалось в бою. – Сергей, собираемся скоренько, через час выдвигаемся в тыл. – Чего мы в тылу забыли, командир? – Да фрицев мы с тобой забыли добить, вот они в лесу и расплодились за нашими спинами. Не забудь ракетницу. Давай выполняй. Их выгрузили на краю большой поляны в двух километрах от передовой. В этой лесистой и слегка заболоченной местности был специально оставлен коридор, куда дезинформацией заманивали врага и караулили. Осмотрев местность, старший сержант указал на небольшую возвышенность. Перед войной здесь, видно, пытались осушить поляну и сгребали всё лишнее в кучу – стволы, хворост... – Здесь будем делать сидьбу, как на солонцах, на зверя. Так делают у нас в Забайкалье, – объяснил он сержанту. – Если пойдут ночью, то наверняка, с фонарями. Пулемёт прицелен по тому вон кусту. Если и будет разница, то, думаю, плюс-минус сантиметров сорок-пятьдесят – попадём. Инструктировал Сергея, но в основном рассуждал сам с собой: – Как только пустишь первую ракету, я начну стрелять, сразу пускай вторую и поправляй ленту. Успею перекосить – вряд ли их будет много. Ночь прошла в напряжении и показалась очень длинной. Начинался рассвет, стали проявляться силуэты кустов, деревьев. Низом поверх травы потянулся туман, но верхушки деревьев ещё не золотило, солнышко будто медлило. Вдруг в лесу за поляной вскрикнула птица – верный признак, что кто-то потревожил её. Воины в засаде, не сговариваясь, насторожились. Не зря – на поляну метров за сто пятьдесят от них стали выходить фашисты, шли медленно: по всей видимости, сильно устали, да и под ногами было нетвёрдо. Рассвет быстро набирал силу, и уже людей, бредущих через болото, было хорошо видно. Засады они, конечно же, не ожидали. Всё выходили и выходили… Когда вышли последние, старший сержант подумал: «Наверно, человек сто. Хотя… нет, не человек. Какие же это люди. Твари...» Подправил прицел, перевёл пулемёт на длинную очередь. Прицелился. Мысли мелькали быстро: «Только бы первые не успели добежать до кустов». И ещё успел подумать: «Рябчиков тоже снимаю с дерева с нижнего – как бы с последнего. Нижний падает, а верхние на него смотрят и не двигаются. А если с верхнего, то, падая он заденет и напугает нижних…». Пулемётная очередь порвала тишину в клочья. Фашисты падали, как трава от косы, не на пулю, как говорят, а как попало. Немногие стали отстреливаться, но тут же падали скошенные длинной очередью. И первые не побежали спасаться, чего боялся старший сержант. А тот стрелял и видел, как от эсесовских автоматов гибнут наши раненые в медсанбате, беззащитные, на носилках; как падает, раскинув руки, главный врач, прикрывая своим телом тяжелораненого офицера на операционном столе... Очнулся сержант от крика Сергея: «Командир, хватит, остановись! Всё!» Почему никто из эсесовцев не побежал, сержант так и не понял: то ли было топко, то ли вымотал их длительный переход. ...В полку его ждала радостная весть – наконец-то у командира дивизии руки дошли разобраться с отстранением старшего сержанта от командования взводом. Была восстановлена должность и справедливость. А также пришла награда – Орден Отечественной войны. Командир полка Адамович был рад даже больше, чем сам старший сержант. Всё повторял: «Я же говорил тебе, я же говорил. Комдив, он разберётся, он такой, он справедливый. Я написал ему, что ты воин, какой надо! Ты ж забайкалец!» Такими были фронтовые будни старшего сержанта Фёдорова.
Владимир Фёдоров, г. Нерчинск |
