Разведчик Наум Гершенович

Родные просторы

    Наум Ефимович Гершенович родился 28 ноября 1918 года в селе Новый Олов Чернышевского района. Его мама – Вера Ароновна, 1878 года рождения – крестьянка. Когда Вере было пять лет, их семью из Витебска сослали под конвоем на Амурскую железную дорогу, станцию Зилово. За что, ни его мать, ни Наум Ефимович так и не узнали.

    Отец – Ефим Самойлович Гершенович – участник Первой мировой войны, очень рано умер, Наум Ефимович его не помнил. Мать одна воспитывала шестерых детей. Наум Ефимович с гордостью называл своих сестёр и брата: Сара, Люба, Яков, Галя, Хэма. Наум был пятым. Семья считалась еврейской. Но только старшая сестра Сара училась в еврейской школе и с матерью разговаривала по-еврейски. Дома вели единоличное хозяйство. Все работали, как говорится, от зари до зари. Наум Ефимович рассказывал: «Какое детство? Я его не видел! С малого возраста работал в своём хозяйстве, а потом в колхозе косил сено, пахал землю на лошадях. Учился в сельской школе только четыре года. Получил начальное образование, а дальше учиться было нельзя, нужно было работать. Работали много, но жили очень скромно. Радовались каждой обновке. Наум Ефимович вспоминал: «Когда я учился в третьем классе, наша семья получила талон на кирзовые сапоги! Представляете, сколько у нас было радости!» 

    Наум Ефимович говорил: «Ох, и поработали мои брат и сёстры. Сара работала с мужем в Кузнецком каменноугольном бассейне. В основном добыча проводилась вручную, оборудование часто ломалось. Трагична судьба у сестры Любы: первый муж погиб под Москвой. Потом вышла замуж и уехала в Киргизию. Выросли дети, умер муж, а Люба осталась в Киргизии.

    До Берлина дошёл старший брат, Яша. Негодный к строевой, он служил в железнодорожных войсках. После войны часть перебросили в Западную Белоруссию, где отсиживались в лесах бывшие полицаи. От их пули Яков и погиб. Остались от него две медали, одна из них – «За взятие Берлина»…

    

Военная судьба

    В октябре 1940 года райвоенкомат призвал Наума в армию. Отправили в Шкотово Приморского края, потом – в Уссурийск. Служил достойно, был дисциплинирован.

    22 июня 1941 года всегда в памяти. Их рота находилась в летних лагерях на учениях на ст. Галенки. Вдруг почему-то забегали посыльные. Красноармейцы заволновались. Увидели машину с опущенными бортами. Командир скомандовал: «Рота! Повзводно становись!» И тут комиссар полка объявил страшную весть. Все были в шоке. Тишина стояла мёртвая. Выступавшие на митинге пафосно и уверенно говорили, что враг будет быстро разбит и выдворен с территории Советского Союза. Но на душе у рядовых было неспокойно. До октября 1941 года рядовой красноармеец Гершенович служил на Дальнем Востоке в 112-й танковой дивизии. А в октябре 1941 года их быстро погрузили в вагоны и отправили на фронт.

    Немцы были в 20–30 км от столицы. Шли первые бои за Москву. Зима стояла очень суровая. Первое боевое крещение забайкалец принял на Волоколамском шоссе. «Наш стрелковый полк, переброшенный спешным порядком с Дальнего Востока, немец весь перемолол под Подольском. Мне ещё повезло – только на пятый день, 18 ноября, зацепило осколком. Но осколок – ерунда, рана быстро зажила. Хуже контузия. Так швырнуло об землю, что напрочь оглох и почти ослеп», – вспоминал ветеран. Четыре месяца провёл он в госпиталях. Хирурги хорошо сделали своё дело, но один осколок Наум проносил всю войну. Только через десять лет после демобилизации осколок вышел сам. «Больше всего вспоминаю о том, сколько молодых девчонок медсестёр погибло. Ужас! Вот иногда такой страшный огонь, а молодая девчонка 19-летняя – там раненый лежит – а она, бедная, где бегом, где ползком ползёт», – рассказывал Наум Гершенович.

    Хорошо помнил день, когда наши войска 5–6 декабря перешли в контрнаступление под Москвой. Наум Ефимович тогда заплакал. До сих пор он считает свою медаль «За оборону Москвы» самой дорогой.

    После лечения в госпиталях попал в 342-ю стрелковую дивизию, воевал на Заячьей горе в Калужской области. Наум Ефимович вспоминал: «На Заячьей горе полегло столько солдат, что, наверное, никто до сих пор не знает цифру. Говорили, что рядом с горой у немцев был аэродром, только солдаты поднимутся в атаку, а их сразу с самолётов обстреливали». И снова ранение – теперь в руку. Попал он в полевой госпиталь г. Сухиничи. Соседний госпиталь немцы разбомбили. Недолго пробыв на лечении, Наум Ефимович возвращается в строй. Его направляют в г. Жиздра. Там в обороне стояла его часть.  Началось наступление наших войск на Курской дуге, его часть была брошена в бой. Здесь Наум Ефимович получил контузию. Только по ранениям одного солдата мы можем представить, что было на полях сражений. Сколько раз он смотрел смерти в глаза? 

    

Путь в разведку

    После контузии Наума направили в Белоруссию. Витебск оккупирован немцами. Два концлагеря для советских военнопленных. Ежедневно фашисты расстреливали 200–300 человек… Сам город за годы оккупации был разрушен на 90%.

    Здесь, в войсковой части под Витебском, Наум Ефимович подружился с Виктором Михайловичем. Однажды ему говорит: «Давай с тобой проситься в разведку!» С каждого подразделения приходили представители, набирали солдат строго добровольно. Так круто изменилась судьба солдата. Наум попал в 284-ю отдельную разведроту 215-й стрелковой Смоленской Краснознаменной ордена Суворова дивизии.

    К разведчикам относились бережно, но очень строго. Командиры беседовали подолгу с каждым. С молодыми делились опытом старые разведчики. На первый план выходила дисциплина. Нельзя было допускать никакой самодеятельности. В тылу врага нужно было запоминать расположение немецких частей, орудий, передвижение войск. Конечно, делом чести было взять языка.

    Наум Ефимович очень хорошо помнил своё первое разведзадание. Командир сказал: «Ребята, нужно взять языка. Наум, слушай старого разведчика!» А старому разведчику приказали беречь Наума. Ночью они вошли в группу обеспечения. Язык был взят. Им оказался ефрейтор. Очень трудно было его тащить. Но сведения, которые командиры получили от него, оказались ценными. Позже Наум Гершенович сам часто водил группы в тыл врага.

    Особо Наум Ефимович вспоминал случай с пленным. Взяли его в одном из поисков. «Бугай, откормленный отменно, сопротивлялся, еле втроём справились».  На допросе у начальника разведки он бравировал: «Я солдат и давал присягу на верность фюреру».

    – Переведи ему, – обратился начальник разведки к переводчику,  – будет молчать – пожалеет.

    – Если господин майор даст мне справку о том, что я сдался добровольно, расскажу всё, – зашпрехал сообразительный «сверхчеловек». Знал, что добровольно сдавшихся отправляют в лагерь с лучшим содержанием. Знал и торговался. Майор пообещал и даже водкой попотчевал немчуру, который ответил на все вопросы письменно, забыв о присяге фюреру.

    Однажды в июне 1944 года Наум Гершенович и его разведгруппа получили задание добыть языка. Первый выход на поиск сделали вечером. Но были обнаружены немцами, пришлось отойти. Через час снова получили приказ повторить поиск. Враг никак не ожидал, что разведка так скоро повторит свой выход. Сапёры, шедшие впереди, разрезали проволочные заграждения, а разведчики неожиданно ворвались во вражеские траншеи. Началась короткая схватка. В этот момент Науму Гершеновичу удалось взять пленного. Об этом случае писали тогда в газете «Красная звезда», её очень долго хранили в семье. И ещё памятен тот случай потому, что Наум Ефимович получил тогда орден Красной Звезды. Вручили его прямо в окопе при всей разведгруппе.

    «Осенью 44-го стояли мы в Восточной Пруссии под г. Пилькаллен. Городишко вроде небольшой, а как началось наступление, то помучились изрядно – четыре раза из рук в руки переходил, пока окончательно немцев из него не вышибли. Но это позже случится, а тогда было затишье, но какое-то тревожное. Как стрельба стихнет, слышно: у немцев моторы день и ночь гудят. Что замышляет фашист? Или бежать собрался, или к наступлению готовился. Мы, разведчики, пузом ходим, несём потери, и всё зря – не можем взять языка, уж больно плотная оборона у немцев. И у соседей слева и справа та же ситуация: гудит, а к чему гудит – неизвестно.

    Приехал к нам в разведроту командир нашей 215-й стрелковой дивизии, Герой Советского Союза генерал-майор Андраник Казарян. Очень мы его уважали. Строг был, но справедлив. Помню, объявился у нас начальником дивизионной разведки какой-то хлюст. Мигом себе бабёнку завел, и как только мы на задание идём, он нам безо всякого смущения наказывает: «Вы там барахлишка для мой половины прихватите»,  будто мы не в тыл к немцам, а в универмаг собрались. А то начинает кочевряжиться, когда после удачного рейда наш капитан со списком награждённых идёт к нему: «Почему меня не включили? Не подпишу». Капитан аж зеленел от такой наглости, а куда денешься – начальство. Дошло это до комдива, и в тот же день он вышиб его из дивизии.

    Построил нас и отдаёт приказ: «Три дня немца не тревожить, но глаз с него не спускать, всю его оборону изучить до самой тонкости». Днём мы биноклями каждый бугорок ощупываем, ночью нейтралку утюжим, минные поля засекаем. Искали брешь – и нашли. На четвёртый день с утра устроили разведку боем. И вроде удачно – взяли в плен с десяток человек. Были среди них и старые вояки, рвавшиеся ещё к Москве, и свеженькое пополнение из Франции, и семнадцатилетние мальчишки-сопляки… Показания они давали охотно, да проку от них было мало. Не складывалась картина. Нужен был офицер в хорошем звании.

    Делать нечего, надо снова прорваться в немецкую траншею. На этот раз нам повезло больше: попался жирный карась – командир батальона. А при нём – документы и карта, на которой вся немецкая оборона, как на блюдечке», – вспоминал ветеран, за разгром группы фашистских разведчиков и захват ценных документов удостоенный солдатского ордена Славы.

    В составе 284-й отдельной разведроты прошёл с боями Литву, Латвию, Эстонию. Очень тяжёлые шли бои за Вильнюс. Наум Ефимович часто вспоминал, как тогда враждебно к советским солдатам относились прибалты. Не все, конечно, но многие. Часто стреляли в спину... Вот такие страшные факты войны.

    Приходилось воевать и за пехоту. Однажды немцы обнаружили разведгруппу на нейтральной полосе. Укрыться пришлось в брошенном доме, стоявшем в открытом поле.

    – Идут! – глухо донёсся с чердака голос наблюдателя. Прозвучала команда: «По местам!» Разведчики молча устраивались у выбитых окон, привычно раскладывали перед собой запасные диски к автоматам.

    – Огонь по моей команде, – распорядился командир, продолжая наблюдать из окна. Первым нарушил тяжёлую тишину правофланговый немецкий пулемёт. Его очередь полоснула по каменной стене дома. А когда застучали ещё два пулемёта, немцы поднялись и побежали к дому.

    – Огонь! – крикнул командир, когда гитлеровцам оставалось до дома метров пятьдесят. Разведчики открыли огонь. С чердака била группа солдата Полехина, из подвала – отделение сержанта Ермолаева, в доме, по два человека у каждого окна, расположились бойцы сержанта Бойко. А группа младшего сержанта Седова укрепилась по соседству с домом, в кузнице. Дружный прицельный огонь разведчиков косил ряды противника. Немцы откатились, оставив перед домом до тридцати трупов. Ночью разведчики вернулись в расположение части…

    Наум Ефимович вспоминал: «Начали мы медленно, но упорно выдавливать немца из Восточной Пруссии. В апреле подступили к Кёнигсбергу. Это не город – крепость. Сильнейшие укрепления. По стенам наша артиллерия крупного калибра лупит, а снаряды их не берут – как орехи отскакивают. А бои за Кёнигсберг были жестокими. Много народу под этими стенами полегло, ох, как много». Нужно было действительно выбивать немцев с каждой пяди земли. Наум Ефимович тогда чуть не попал в плен. «Вдруг появляется здоровый фашист-немец. И он растерялся, и я. А в руках – оружие, и ни он не стреляет, ни я. И стали мы с ним просто бороться. Но если бы не товарищ, я бы сам был или убит, или пошёл языком».

    Разведрота вышла к берегу Балтийского моря, городу Пилау (ныне Балтийск). 2 мая начали погрузку в железнодорожные эшелоны. Маршрут следования – на Восток. Туда перебрасывалась вся 5-я армия. Предстояла ещё одна война – с японцами.

    

И снова на Восток…

    Дорогой дали Гершеновичу краткосрочный отпуск. На железнодорожных станциях многих воинов-победителей встречали родные. Вот как описывал Наум Ефимович краткосрочный отпуск домой: «Едва дождался я своей станции Куэнга, откуда идёт ветка на Сретенск. С тревогой подъезжал к дому: прошло пять лет, как не видел родных.

    Пересел на пригородный поезд – «ученик», как его тогда кликали, и в шесть утра уже тарабанил в дверь. Сестра Оля спрашивает: «Кто там?» – «Открывай, – говорю, – брат твой, Наум». Она не верит: «Какой Наум?» Мать проснулась, услышала мой голос, кричит: «Да отпирай же, отпирай!» Плачет, гладит по голове: «Сыночек, сыночек…» Дрожащими пальцами мать ощупывала каждый орден и тихо говорила: «Вернулся, дорогой ты мой, а возмужал-то как. Да ты же у меня настоящий герой».

    Бедная мама, сколько ей в жизни досталось всего. Ещё неизвестно, где тяжелее было: в тылу или на фронте.

    Попили чайку, поговорили, пошёл я в военкомат отметку в документах делать. Военком, тоже из фронтовиков, принял радушно, стал расспрашивать, что да как, чем думаю заняться в отпуске. «Да мне бы, – говорю, – успеть дровишек заготовить да дом подлатать: он без мужской руки совсем обветшал». Военком дал мне совет: как отпуск подойдёт к концу, прийти к нему, тогда он мне ещё несколько дней добавит. И точно, своё слово сдержал. Так что я всё задуманное успел сделать. Мог бы и ещё пожить: начальник госпиталя, где сестрёнка медсестрой работала, пообещал ей справку выписать. Но мама, как узнала, заволновалась: «Поезжай, сынок, поезжай добивать супостатов. А то ещё за дезертира примут».

    

1-й Дальневосточный

    Разведрота, где служил Наум Ефимович, расположилась на станции Мучная, жили прямо в лесу, в шалашах. Японцы вели себя очень нагло – они нарушали границу с территории Китая. 8 августа 1945 года Советский Союз объявил войну империалистической Японии. Накануне наступления по приказу командира дивизии начальник разведки майор Василий Петрович Рыхликов вызвал к себе Гершеновича и предложил возглавить разведгруппу. Тот согласился. Сидели долго, наметили маршрут. Для выполнения задания Наум Ефимович отобрал добровольцев.

    «На участке нашей дивизии 9  августа в 12:30 ночи, – вспоминал Наум Ефимович, – боевые действия начал передовой пограничный батальон Героя Советского Союза капитана Дмитрия Егоровича Москалёва. Без артиллерийской подготовки, в полной тишине, батальон в полночь перешёл государственную границу с Маньчжурией…»

    Вместе с пограничниками действовали разведчики старшины Гершеновича в составе семи человек. Уничтожали посты и караулы противника, действуя кинжалами и штыками, разрушали узлы и линии связи, блокировали долговременные огневые точки. Ночной бросок обеспечил ввод главных сил дивизии в глубину обороны японцев. Батальон капитана Москалёва вышел на указанный командованием рубеж, а разведчики Гершеновича ушли вперёд, в тыл врага… «Нашли удобное место на перекрестке дорог, откуда все отступающие колонны японцев были, как на ладони, и докладывали по рации майору Рыхлякову обо всех передвижениях. Фронт подойдёт – мы поглубже в тыл заходим», – вспоминал солдат.

    

Обманная тишина

    На войне привыкаешь к смерти: она ходит рядом. Но всегда больно хоронить товарищей. Вдвойне больнее – когда война окончена, а товарищи гибнут…

    «2 сентября 1945 года Япония капитулировала, завершились боевые действия во Второй мировой войне. Мы отметили это событие. Наши части находились в Маньчжурии, мы ощущали себя победителями, чувство опасности притупилось. 1 октября 1945 года штаб дивизии менял дислокации, наш взвод ехал в составе колонны. Вдруг на обочине мы увидели Виллис» командира разведки. Рядом с машиной стояли майор Рыхляков с переводчицей. Мы остановились, предложили помощь. Василий Петрович, улыбаясь, сказал: «Ничего страшного, поезжайте, мы вас догоним».

    Прибыли к месту дислокации. Прошло полчаса, а майора нет. Я стал волноваться. Обратился к командиру, он дал добро. Мы с ребятами – в машину и назад. Подъезжаем – видим: машина горит, а рядом… майор Рыхляков лежит, из штыковых ран кровь сочится! Мы давай кукурузное поле прочёсывать, нашли переводчицу. Когда она пришла в себя, рассказала, что вскоре после того, как прошла колонна, по ним стали стрелять, майор выхватил пистолет и стал отстреливаться, приказал ей бежать в кукурузу, а сам остался прикрывать её отход. Так потерял я своего боевого товарища, лучшего друга. Василий Петрович был с Урала, до призыва в армию в 1933 году был директором школы.

    Похоронили мы командира с воинскими почестями. Сколотили гроб, обили красной материей, сделали венки, на ткани написали клятву: «Память о тебе будет вечно жить в наших сердцах». Эту клятву я не нарушил, буду помнить до смерти», – говорил Наум Ефимович.

    Готовя материал, я позвонил в администрацию Пограничного района, чтобы узнать, как там могила майора. Оказалось, могила утеряна, и в списках захороненных он не числится. Народ отзывчивый – пообещали поднять все архивы, остаётся надежда, что найдут.

    Сам Гершенович за войну был трижды ранен: в ноябре 1941 года, в апреле 1942-го и в январе 1944-го. Войну закончил на Дальнем Востоке в должности командира разведывательного взвода 215-й стрелковой дивизии. Награда за те бои – орден Красного Знамени – нашла героя только через три года. В Читинском областном военкомате, куда фронтовика пригласили на награждение, сам военком извинился за задержку. А всего у ветерана войны Наума Гершеновича семь боевых орденов. Среди них орден Славы 3-й степени, два ордена Красной Звезды, три ордена Отечественной войны. К 90-летию он получил знак «Отличный разведчик». Четвёртый орден Отечественной войны он считал юбилейной наградой. «А свой последний, девятый орден – орден Александра Невского – я получил в 2006-м. Честно говоря, и не знаю, за что. Наверное, по совокупности», – говорил Наум Ефимович.

    После капитуляции Японии его демобилизовывали дважды: первый раз уже ехали домой, и на одной из станций в вагон вошёл офицер комендатуры и объявил, что Науму необходимо срочно явится в расположение части. Прибыло молодое пополнение, его надо было обучать, и командование решило вызвать Гершеновича. Так что вернулся Наум Ефимович с Дальнего Востока только в 1946 году.

    

Жизни крутой поворот 

    Вернулся – грудь в орденах и медалях, окрепший, сильный! Уехал работать в леспромхоз под Петровск-Забайкальский. Девушки сразу обратили внимание на красивого парня. На гулянии в День танкиста двоюродная сестрёнка познакомила Наума с красавицей Марией Лоскутниковой. Той было семнадцать с половиной лет, а ему уже 28. Но разница в возрасте не стала помехой в любви. Мария родилась в Новопавловке, семья была большой, только детей в ней – 11. Старший брат Глеб погиб на фронте. Мария выучилась токарному делу и всю войну токарила на центральной энергостанции.

    Сын четы Евгений Наумович вспоминает: «Отработает мама смену на станке, а потом спускается в шахту и на ленту кидает уголь. Вспотеет, а потом бежит домой – заледенеет вся. Так однажды прихватило, что тифом переболела. После войны в Новопавловке организовали лесопромышленный комбинат №451, он обслуживал Забайкальский военный круг дровами, стройматериалами, мебелью, делали и пирамиды для оружия. Мама перешла туда работать токарем, а я ей обеды носил. Младший брат мамы тоже с ней работал. Токарем, считая с военными годами, она проработала 17 лет. Отец тоже работал на комбинате: дорожным мастером, мастером лесоучастка, начальником лесоучастка. Его стаж на одном месте – 30 лет.

    При ЛПК-451 был клуб «40 лет Октября», здоровенный, из бруса. Помещения для танцев, просмотра кинофильмов, библиотека. (Сейчас клуба нет – сгорел.) Мама была необыкновенно жизнелюбивой женщиной, в молодости – комсомолка-активистка, участница художественной самодеятельности. Певуньей слыла отменной. И в конце 50-х ей предложили возглавить клуб. Затейница – что-нибудь придумает, и всё у неё получалось. Ситцевый бал любила организовывать: девчата нашьют ситцевых платьев и на бал идут. Мама к этому балу целый ЗИЛ-130 привозила цветов. За вечер пацаны оборвут их, но все девчонки с цветами!»

    Наум Ефимович от супруги не отставал. В свободное время встречался со школьниками, рассказывал им о войне.

    В 1975 году семья переехала в Шелехов, где Наум Ефимович до 75 лет работал в охране цеха порошковой металлургии при Иркутском алюминиевом заводе. Не пил и не курил, всё бегом, выглядел всегда хорошо. Никто не верил, что ему 75. Марии Иннокентьевны, к сожалению, не стало рано – в 1978 году. Сыновья Владимир и Евгений до пенсии работали плавильщиками в цехе порошковой металлургии Иркутского алюминиевого завода.

    Наум Ефимович не забывал своих однополчан, ездил в Москву на встречи сослуживцев. Дважды участвовал в парадах Победы на Красной площади. В 2010 году со всей России были приглашены 3000 ветеранов, 20 из них пригласили в Георгиевский зал и только пятерых завели в кабинет президента. В их числе коменданта Кремля, командующего парадом генерала армии и уроженца Забайкалья Наума Ефимовича Гершеновича.

    «Наум Ефимович был очень скромным, глубоко порядочным человеком. Большую часть свободного времени проводил в городском совете ветеранов. Вёл патриотическое воспитание школьников да и всей молодёжи нашего города», – сказал о нём председатель совета ветеранов Шелехова Константин Карпов, тоже забайкалец.

    На пенсии не знал покоя Наум Ефимович, заботился о сыновьях, внуках и правнуках. С гордостью говорил: «У меня есть ради кого жить». Крепкий род Гершеновичей гордится отцом, дедом и прадедом.

    

В заключение 

    Время быстротечно. Уходят из жизни ветераны войны (Наум Ефимович ушёл 19 марта 2013 года). Кто-то пытается переписывать страницы истории. Устанавливают памятники пособникам фашизма. Но мы должны знать правду. Из первых уст. От тех, кто прошагал дорогами войны. Фронтовой разведчик Наум Ефимович Гершенович гордился своей причастностью к Великой Победе. Как больно ранили его слова, что, мол, евреи не воевали, не сидели в окопах. А он – солдат, был не раз ранен и контужен, готов был за Родину отдать свою жизнь. Настоящий патриот. Столько орденов и медалей может заслужить только бесстрашный боец!

    Только за период 1943–1945 гг. (включая войну с Японией) на сайте «Подвиг Народа»  выложено примерно 7500 наградных листов на звание Героя Советского Союза, по которым военнослужащим были вручены различные ордена вместо «Золотой Звезды» Героя. На представлении к званию ГСС у Гершеновича стоит резолюция «представить к ордену Ленина». На каком этапе эта награда трансформировалась в орден Боевого Красного Знамени, и по чьей воле произошла задержка на три года, установить не удалось.

    Было в его жизни, как и у всех сибиряков, много праздников и горячих будней в бурные годы преобразования родного края. И так сложилась жизнь, что ни на войне, ни на трудовом фронте он не дослужился до высоких чинов. Свидетельства его военных и трудовых подвигов – в орденах и медалях на праздничном пиджаке.

    Кстати, Наум Гершенович стал не только героем войны, но и героем нескольких рассказов. О боевом пути 215-й стрелковой дивизии написаны книги генералом Григорием Фёдоровичем Муслановым. Есть даже стихотворение «Разведчик Гершенович», сочинённое военкором «Красной звезды». Записали воспоминания ветерана воспитанники клуба «Поиск», руководит которым учитель истории Ольга Сверкунова (школа №2 г. Шелехов). Выходили материалы в СМИ, сохранились телевизионные сюжеты…

    Пока человека помнят, он жив.

    

    Михаил Сапижев, с. Иван-Озеро, Забайкальский детско-юношеский центр