Газета 'Земля'
РЕДАКЦИЯ ПОДПИСКА РЕКЛАМА ВОПРОС-ОТВЕТ
Содержание номера
НОВОСТИ
    Совет недели
    Акцент недели
ВПЕРВЫЕ
    «Последний из могикан…»
ПРИГЛАШЕНИЕ К РАЗГОВОРУ
    О субсидиях, семенах и регионализации
КАК ЖИВЕШЬ, ГЛУБИНКА?
    Если заглянуть в Богомягково
СВОИМИ ГЛАЗАМИ
    Населена роботами!
БУДЕМ ЗНАКОМЫ
    Неженская профессия
ТЕПЛЫЕ СТРОКИ
    За рулём автохозяйств
СТРАНИЦЫ ИСТОРИИ
    Калангуй
ТелеМАНИЯ
    «Ы» и другие приключения «Операции»
ЗДРАСТЕ, СТРАСТИ!
    Чтобы деньги водились
ВЫХОД В СВЕТ
    Из всемирной паутины – на сцену
МЫ ЖИВЫ, ПОКА ЖИВА ПРИРОДА
    Зачем убивать умного зверя? Ты умней
    Мы с тобой одной крови
ЗДРАСТЕ, СНАСТИ
    По первому льду
НАШИ ЛЮДИ
    Человек-оркестр
ДАТА
    Тысячи тысяч
НЕСКУЧНАЯ ЗАВАЛИНКА
    Вольная забайкальская поэзия
ВЗГЛЯД
    Русский крестьянин и деревня 1882 года
ПОТРЕБИТЕЛЬ
    Новоселье на Апсатском разрезе
Выпуск № 44 от 29.10.2019 г.
Тысячи тысяч
Светлой памяти деда моего, Дмитрия посвящаю...
В эти погожие осенние дни уже более 30 лет принято вспоминать о тех, чьи жизни были загублены в страшные годы политических репрессий. «Книга памяти жертв политических репрессий в Восточном Забайкалье» насчитывает почти 45 тысяч пострадавших в то лихолетье. Немалую часть из этого числа составляют жители нашего района.
    На моём рабочем столе лежат две стопки документов. В них довольно скупые сведения о моих дедах. Та, что потоньше, рассказывает о мамином отце, Павле Алексеевиче Заболоцком. Воевал на Австрийском фронте. В апреле 1916 года, хлебнув отравляющих газов, попал в плен, но, придя в себя уже по дороге в Германию, бежал из эшелона и выбирался к своим по Пинским болотам. На излечении находился в харьковском лазарете, и хотя военным лекарям удалось поставить его в строй, да ведь и они не боги, застуженные в болотах ноги и надорванные газом лёгкие вылечить не смогли, всю жизнь потом страдал дед ревматоидным артритом. В Гражданскую был в отряде Лебедева командиром полуроты красных партизан. И с каппелевцами повоевал, и из окружения барона Унгерна прорывался. Умер в 1942 году в славе и почести.
    Совсем не так закончил жизнь другой мой дед, Дмитрий Семёнович Пушкарёв. Он был расстрелян 16 января 1938 года по приговору Тройки НКВД как враг народа. Эта формулировка заставила меня так тщательно копаться в истории его жизни, что насобирал я за годы очень объёмную стопу документов, включая многостраничный том уголовного дела из архива УФСБ. Но к нему обратимся чуть позже, а сейчас открою четвёртый том книги «Георгиевские кавалеры» В. Апрелкова, которая является поистине энциклопедическим изданием и составлена на основании подлинных приказов времён войны 1914–18 годов.
    На стр. 502 книги написано, что всего за четыре месяца войны Дмитрий Семёнович, будучи разведчиком 3-й Забайкальской казачьей батареи, неоднократно рискуя жизнью, заработал три Георгиевских креста и две медали. Я уверен, судя по описанию его подвигов, что он заработал бы и четвёртый, став полным кавалером, да случилась беда – 22 февраля 1915 года в страшной мясорубке под польской деревней Доманевице казака искалечило взрывом немецкого снаряда. Истекая кровью, он ещё некоторое время передавал сведения о вражеской батарее, пока не вытащили его, полуживого, и не доставили в лазарет. За этот последний свой бой получил он третьего, золотого «Георгия» и звание старшего урядника за боевые заслуги.
    После лазарета признали деда полным инвалидом и списали в родную станицу. О его послевоенной жизни рассказывают листы уголовного дела. Почему уголовного? А это ещё один гаденький способ унизить репрессированного, выдавая политическую 58-ю за уголовную. Но об этом позже.
    Когда казак немного окреп и обрёл способность самостоятельно передвигаться, избрали его станичным атаманом Мангутской станицы, памятуя о его заслугах перед Родиной, но уже надвигались не менее страшные времена. Гремевшая на западе война перерастала в Гражданскую, которая захлестнула всю Россию. И наши края в стороне не остались. В 1918–19 годах во всех станицах Забайкальского казачьего войска стали формироваться дружины для защиты от большевиков. Пришлось и Дмитрию Семёновичу, как станичному атаману, заняться формированием добровольческой казачьей дружины из всех пяти посёлков станицы.
    Дружину возглавил фронтовой офицер, мангутский уроженец Иннокентий Фёдорович Перфильев, двоюродный брат деда, но белое движение в наших местах было столь велико, что уже к концу 1919 года на её основе был развёрнут 12-й Мангут-Акшинский казачий полк, который вобрал в себя дружины В.-Ульхунской, Букукунской, Акшинской, Могойтуйской, Дурулгуевской станиц и стал кадровой частью белой армии.
    В октябре 1920 года последние белые отряды были разгромлены и ушли за границу, в Забайкалье установилась мирная жизнь, но для Дмитрия Семёновича, как и для многих других, мытарства и страдания только начинались. Уже в 1925 году его арестовывают, несколько месяцев мурыжат в читинских подвалах и отпускают восвояси. Это была, я думаю, мера вынужденная – в то время вблизи границы активизировались так называемые «белые банды» Гордеева, Трухина, Топоркова, Калинина и другие.
    Вот, кстати, Захар Иванович Гордеев, уроженец Могойтуйской станицы, – очень интересная личность. Участник Русско-японской войны, военный медик, представленный к Георгиевскому кресту 4-й степени, спас в 1912 году весь Акшинский уезд от чумы, умелыми и своевременными действиями ликвидировав вспыхнувшую эпидемию, за что был награждён орденом Св. Станислава 3-й степени; участник Первой мировой войны, вытащивший из-под огня десятки раненых, тоже стал «врагом народа». Категорически не принял советскую власть, с оружием в руках боролся против неё и был расстрелян 30 января 1926 года.
    Какое странное и непонятное явление – врагами народа объявлены были те, кто на поле брани жизни свои за этот народ не жалели! И наверное, далеко не случайно улицы наших городов и посёлков не носят имена тех, кто ценой своей жизни защищал от врагов Отчизну. Вслушайтесь в названия улиц – чужие, незнакомые имена. Я было воспрянул духом, когда в Кыре встретил улицу Аносова. Ну, думаю, есть всё-таки справедливость в этом мире, дали же улице имя Николая Павловича Аносова, горного инженера, первооткрывателя бальджинских золотых россыпей. Оказалось, нет, улица носит имя бывшего уголовного каторжника, который вместе с Н. Каландаришвили во главе своих отрядов «...осуществили массовые убийства жителей села Кургутуй Акшинского района, бурят-стариков, женщин, детей и священнослужителей – лам в Бырцинском дацане...». Дацан, кстати, стоял на месте теперешнего села Мордой.
    Весной 1920-го побывал Аносов со своим отрядом в священном для буддистов месте – Алханае. Как там они себя вели, остаётся только догадываться, да только пришёл вскорости из агинских степей бурятский отряд Дугара Тапхаева и жестоко мстил за это посещение.
    Отряд Нестора Каландаришвили почти полностью состоял из армян, грузин, дагестанцев (все – бывшие уголовники, вместе с паханом Нестором отбывавшие разные сроки в Иркутской области), чехов, венгров, китайцев, татар и других. Что для них буддийские священники? Что нужно было этим «друзьям народа» в далёких забайкальских селениях? Кто звал их сюда?
    Такими же «друзьями», очевидно, стали и пленные мадьяры, которых освободила революция, и которые числом в 1000 человек с командирами Стерном и Сулавко во главе прибыли поздней осенью 1920 года в Акшинский уезд и стали на охране государственной границы от Ашиньги до Дурулгуя. Да-да, те самые мадьяры из австрийских войск, которые очень изощрённо казнили наших казаков, в плен к ним попавших. И их поставили на ту самую границу, которую в течение полутора веков охраняли эти самые казаки – мангутские, ульхунские, букукунские! Не могу себе представить изумление наших предков, когда на пороге своего дома, на родных берегах Онона и Бальджикана увидели они заклятого врага, с которым ещё вчера люто бились в Карпатах.
    Почему же именно мадьяры пришли сменить караульских казаков? О, это было далеко не случайно. 19 апреля 1920 года председатель Совнаркома Ульянов-Ленин даёт указание под грифом «строго секретно» председателю ВЧК Дзержинскому за исх. №13679, где среди прочего звучит: «Советская власть должна беспощадно и повсеместно уничтожать и карать казачество как враждебный пролетариату класс». Более того, он ставит задачу органам ВЧК, чтобы само слово «казачество» исчезло из русского языка раз и навсегда, и эта установка будет действовать многие десятилетия, и даже в 1970-е годы отец мой рассказывал о наших казачьих корнях очень опасливо и неохотно.
    Об этом же говорит и ныне здравствующая учительница Лидия Ивановна Куликова, вспоминая, как директор школы Тимофеев запрещал им «слишком-то распространяться о казачьем происхождении», опасаясь за их судьбу, как, впрочем, и папа боялся за меня.
    Особенно охотно бичевали за казачье происхождение в годы сталинских репрессий. И среди предъявленных моему деду обвинений, наряду с определениями «кулак», «беляк», «атаман» значится и «казак».
    Но я отвлёкся. На дворе только 1925 год. Так вот, тогда, с появлением и активизацией в приграничных районах белогвардейских формирований, органы милиции стали под разными предлогами арестовывать и препровождать в Читу или другие места, подальше от границы, всех, кто в Гражданскую служил у белых или состоял в царское время на выборных должностях, опасаясь помощи им за кордоном. Это была вынужденная мера. В середине 1920-х молодая советская республика, хотя и руководствовалась революционным правосознанием, но ещё старалась соблюдать какую-то законность, чего не скажешь о конце того же десятилетия, когда разразится вакханалия сплошной добровольно-принудительной коллективизации.
    В 1928 году мой бедовый дед опять чем-то не угодил советской власти и загремел уже на два года, но опять по какому-то пустяшному делу. Отсидев в лагере положенный срок, возвратился домой, да, видимо, не в добрый час. Как раз в 1930 году «дело ононцев» раскручивали и пристегнули его туда как видного деятеля. 6 августа арестовали, и томился он под следствием четыре месяца. Но у следователей ещё не было того опыта, какого наберут они к приснопамятному 37-му, а потому и пришёл под Новый год домой Дмитрий Семёнович к жене и четверым малым детям, старшему из которых было восемь лет, а младшенькая только родилась. Пришёл, чтобы пожить в семье почти два года, ибо в 32-м снова вспомнят о нём, и опять поедет каяться в том, чего не совершал.
    Сколько времени на этот раз хлебал он тюремную баланду, я не знаю, но, видимо, недолго, потому что в 33-м году родилась младшая дочка, как две капли воды похожая на него. На этот раз Дмитрий Семёнович задержится на свободе надолго, аж до ноября 37-го, когда в последний раз закроет двери родимого дома, оставив на произвол судьбы жену с пятью ребятишками мал мала меньше. А вскоре и бабушка Елена Николаевна, не справившись с тяжёлой судьбиной, отойдёт в вечность. Дети оказались покрепче неё. Но уже в начале Великой Отечественной войны отправится на фронт старший, дядя Гоша; в ноябре 1943-го семнадцатилетним призовут моего отца, а малых девчонок сдадут в детдом, продав дом колхозу...
    
    Продолжение – в следующем номере.
    
    И. ПУШКАРЁВ, Кыринский район, по материалам архивов УФСБ и Государственного архива Забайкальского края
Яндекс цитирования