Памяти учителя: картинки из детства

    А в сельской библиотеке хранится короткая информация о его жизни: Василий Лукич Морозов родился в 1924 году, заочно поступил в Агинское педагогическое училище, которое не успел окончить, потому что добровольцем ушёл на фронт. Окончил школу младших командиров, участник Сталинградской битвы, освобождал Венгрию и Польшу, награждён орденом Красной Звезды. В 1946 году демобилизовался, работал учителем начальных классов, инспектором. В 1957 году вместе с женой – Ниной Григорьевной, приехал в село Чалбучи-Килга, где работал учителем и директором школы. Мы ничего не успели спросить у своего учителя о нём самом, тогда сельским детям учитель представлялся таким «небожителем», что страшно подойти с разговором. Хотя вряд ли бы что-то рассказал ребятишкам человек, прошедший войну, Сталинград, и вернувшийся в мирной жизни не к станку или в поле, а к детям. Его прах покоится на деревенском кладбище, где с фотографии смотрит красивый молодой мужчина и только сейчас понимаешь как коротка была его жизнь – всего 52 года отстучало уставшее сердце, навсегда заразив многих своих учеников непреодолимой тягой зайти в класс с журналом, и, взяв в руки обыкновенный мел, аккуратно вывести на доске «Классная работа».

    Дочь Василия Лукича – Тамара Васильевна, как и отец, до конца прошла учительской дорогой. Его ученица – Галина Константиновна Гарипова, отработавшая в родной школе учителем больше 30 лет, пошутила: «Видно, Лукич мне так и велел быть учителем. Оставит с кем-нибудь из отстающих после уроков учить таблицу умножения, я плачу, уговариваю: «Учи, Колька!», а как учить не знаю».

    

Может, возьмут

    Подруга Танюшка идёт в школу на подготовку, ей 7 лет, а меня не берут – года не хватает. По дороге зашла похвастаться новеньким портфелем и красивой ручкой. Быстренько беру тетрадь и карандаш из запасов старших сестёр, благо дома никого нет, родители на работе. Пока весь маленький коллектив с дружным сопением выводит в тетрадях в косую линию загогулины, я корявыми печатными буквами вывожу все известные мне слова в надежде «может, возьмут».

    Лукич, знающий наперечёт всех ребятишек в деревне, давно заметил лишнего, но помалкивает.

    Вечером он приходит к нам домой и говорит отцу: «Ладно, Васильич, собирай свою «писательницу» в школу, пусть учится»

    

Не заметил

    Две девчонки, радостно размахивая портфелями, идут «по подгоре», у одной развязался розовый бант в косичке и она, скосив глаза, пытается поправить дело. Вдруг с криком «Лукич» кидается в заросли лебеды и крапивы, щедро занимающие пространства вдоль огородов. Шустрая подруга сиганула следом и вот они, передвигаясь на четвереньках, как в разведке ползут по зарослям, распугивая поросят, высыпающих от такой неожиданности прямо под ноги проходящему мужчине. Девчонки мелькают бантами и торчащими спинами в осенней траве и испытывают дикий восторг от того, что он их не видит, а мужчина с трудом сдерживает смех и проходит мимо с невозмутимым видом ничего на замечающего человека. Пронесло! Наутро две проказницы не поднимают глаз на первом уроке, а он делает вид, что всё забыл и вовсе никого не видел. Тем более прощение мы заслужили – плохо запоминающая таблицу умножения Верка рассказала её так, что от «зубов отскакивало». А всё потому, что накануне Лукич оставил после уроков ответственную подружку, закрепив её за отстающей Веркой, для того, чтобы та наконец-то выучила злополучные и «неподдающиеся» столбики из цифр. Девчонки, конечно, «цифирь» поучили, потом перетрясли за печкой в классе все таблицы, попробовали, как пишут цветные мелки из заветной коробочки, поскакали на найденной скакалке, а его всё не было. Дверь закрыта – не выйдешь, пришлось выбираться через открывающееся окно и добираться до дому «по подгоре», тянущейся вдоль речки. Вот там они учителю и попались.

    

Вот это двойка!

    Друг Мишка не был силён в русском языке, и наградой за труды ему часто служила красавица двойка с очками на лбу и туфлях на шпильках. Причём, принадлежало сиё творение знаменитой Лукичёвой ручке, всегда писавшей красивейшим почерком, которому мы удивлялись и завидовали. Дорога домой занимала у нас немало времени, пока сотрёшь эту писаную красавицу в очках «стирательной резинкой» на заветном плоском камне (единственном свидетеле), приходилось попотеть. Только вот не помню, чтобы хоть один раз нам попало за такие проказы.

    Он был большим фантазёром и великолепным рассказчиком. Как только пригревало солнце, вся наша восьмилетняя школа, представляющая на тот момент пионерскую дружину, дружной толпой с горном и барабаном, первоначально даже строем, отправлялась в поход на Яшму, так мы называли мыс, выступающий к Аргуни. Его рассказы о малахитах и о том, куда и кому возили отсюда красивейшие камни, мы слушали, раскрыв рот. А потом носились, собирая букетики из жёлтого майского козельца, пучки мангира и пытаясь найти самый красивый камешек и не один.

    Домой обычно возвращались с карманами, набитыми «драгоценностями». К деревне дружина двигалась «мелкой рысью», и каждый старался первым добежать до маленькой речки, чтобы напиться и смыть солёный пот с раскрасневшихся лиц.

    В классе урок пения и Лукич обучает нас нотам, ему обязательно нужно показать, что в октаве растёт высота. Как тут не понять, если с каждой нотой его подъём на носки становился всё выше и выше, точно так же двигались руки. На ноте «си» каждый из нас вместе с ним стоял на носочках не хуже балерины на пуантах.

    

Пробовали гвоздь на зуб

    Идёт урок чтения, и Лукич увлечённо читает нам рассказ о путешественнике Миклухо-Маклае. Замираем от восторга, и вдруг он произносит заветную фразу: «Аборигены пробовали гвоздь на зуб». Живо представив, как кучерявый темнокожий дяденька грызёт гвоздь, мы с подружкой покатились со смеху. Причём покатывались с короткими перерывами минут десять под молчание класса и рассказ Лукича, который почему-то не делал нам замечаний. Прозвенел звонок и мы услышали самое страшное, с чем и знакомы не были (только по рассказам) – «после урока в учительскую». Место, которое в школе почиталось как «святая святых», встретило двух уже зарёванных девчонок тишиной. И только учительница рисования спросила: «Ну и над чем же вы смеялись?» Не знаю, расслышали ли учителя сквозь девчоночьи рыдания наш ответ и единодушное «мы больше не будем». На следующем уроке он спросил нас пересказ и когда дошли до гвоздя рассмеялся – мы с подружкой хранили молчание.

    Кто не помнит метровую линейку, градуированную красными, белыми и чёрными полосками, она всегда лежала на его столе недалеко от журнала. Щелчок этим «аргументом» по столу был самой страшной карой для непосед, которых после хлопка дня четыре не было слышно.

    В маленьком селе едва ли найдёшь человека «за пятьдесят», которого бы не учил Василий Лукич Морозов, и дом, в котором он жил, стоял долго. Теперь его не стало, так же как и хозяина. Только память осталась, светлая…