Кыкерский кошмар

    На дворе стояла осень. Ещё не облетевшие жёлтые листья нещадно хлестал холодный дождь, грозивший вот-вот перейти в снег. В такую погоду впору было сидеть дома, укутавшись в плед, в компании с чашкой горячего кофе. Но так получилось, что ненастье застало меня на раскисшей дороге Тунгокоченского района. Дождь сплошной стеной заливал лобовое стекло машины, так, что дворники почти не справлялись. Вдоль гравийки текли мутные потоки воды. Возвращаясь из очередной этнографической экспедиции, я спешил в город, до которого оставалось более четырёхсот километров. В принципе, ничего не мешало без проблем добраться до краевой столицы – бензина было полно в баке, да ещё и в канистрах обнадёживающе плескалось. Рюкзак с сухим пайком радовал тело, а вот над душе было ох как нехорошо. Потратив уйму времени и средств, без всяких там предварительных звонков, я забрался так далеко от дома в надежде попасть пальцем в небо и поговорить с краеведами местных населённых пунктов. Но увы, дела обстояли на этот раз из ряда вон плохо. Председателей попутных сёл и деревень не было на месте, школы и библиотеки ничем помочь не могли, а местные краеведы были настолько не увлечены своим краем, что ничего интересного рассказать не смогли. Только сухие цифры – когда основали село, кто был первым директором, сколько коров было в колхозном стаде и так далее. Однажды, лет десять назад, я так уже опростоволосился в селе Номоконово и вот опять наступал на те же грабли. Ни обрядов, ни легенд, ни поверий и уж тем более страшных историй не было и в помине.

    Дворники бешено метались по стеклу. Нестерпимо ныла на влажную погоду нога. Старый перелом постоянно давал о себе знать. Наконец, терпение моё лопнуло, и я резко ударил по тормозам. И сидел минут десять, всматриваясь в дождливую даль немигающими глазами. Не так часто я мог позволить себе уехать далеко и надолго, чтобы возвращаться с пустыми руками. Жуя кусок хлеба с колбасой из конины, я между делом рассматривал карту дорог Забайкальского края. Село Кыкер было ближайшим ко мне населённым пунктом. Была не была, заеду, а если ничего не получится, беру курс на Усугли и, не останавливаясь, выбираюсь к Чите. Вытянутое вдоль реки Нерча, село было насквозь пронизано главной дорогой, параллельно которой шли ещё две. Дома в один ряд расположились вдоль трассы по обе её стороны. В центре села стояло здание, напоминающее школу. Я проехал по абсолютно пустынной улице в одну сторону, потом в другую. И никак не мог сориентироваться. К кому идти, с чего начать? Всё село представляло из себя домов пятьдесят или семьдесят, и некоторые из них были давно брошены. Возле некоторых заборов лежали почерневшие брёвна, которые были когда-то заготовлены чьей-то заботливой рукой, но так и не распилены на дрова. Сами же заборы «танцевали» влево и вправо, порой заваливаясь до самой земли. Свет в некоторых окнах горел. Были уже сумерки, и я не представлял, как можно войти в чужой дом и под каким предлогом? Ткнуть в лицо удостоверение члена Союза журналистов России и попросить рассказать сказку? Смешно. Можно и поленом по голове получить.

    Я вышел из машины и выдохнул облако пара в сырой морозный воздух. Было холодно, но дождь лить перестал. Сизые тучи несло совсем низко над землёй. Казалось, они задевали верхушки высохших деревьев. Совсем рядом, через множество проток, несла свои тяжёлые свинцовые воды Нерча. Собаки лаяли где-то совсем далеко. И тут я увидел совсем рядом с собой некую бабушку, которая смотрела в упор из единственного окна дома метрах в пяти от машины. Даже бабушкой её было трудно назвать. Лицо у неё было такое, какое бывает у данного типа людей: то ли тридцать пять ей лет, то ли шестьдесят. В общем, неопределённого возраста. Увидев, что я тоже смотрю на неё, она суетливо кивнула головой и скрылась в глубине дома. Траурно качнулась занавеска, свет погас. Я невольно попятился к машине, на полном серьёзе вспоминая сценарий фильма «Поворот не туда». Но вот хлопнула тяжёлая дверь, скрипнула калитка, и хозяйка дома предстала передо мной в пуховом платке, чёрном пальто и громадных, в пол-лица, очках. «Ты чаво, милай мой, возле дома стоишь? Чай заблудился?» – голос у неё был тоже неопределённый. Если закрыть глаза, то и не угадаешь, сколько говорившей было лет.

    Ну я и начал неожиданно для себя сочинять. Мол, жила тут когда-то моя прабабушка и я вот попутно решил заскочить, посмотреть дом. «Ой, а как фамилия-то у бабули твоей? У меня домова книга есть, сейчас принесу!» – и она скрылась за забором. Такого поворота я не ожидал. Стыдно как-то стало. Но хозяйка тут же вернулась почему-то без книги, и спросила, у кого я остановился. Уже через минуту мы сидели на летней кухне и я рассказывал ей про цель своего приезда, и что ни у кого я не остановился, и что хотелось бы узнать то-то и то-то. Меня, казалось, не слушали. Бабушка металась от шкафа к столу и готовила чаепитие. От медового торта шёл очень неприятный запах. На вид ему было недели три. Но в остальном всё, как говорится, чин чином. Чистые кружки, ложки и чай с молоком. От чая тоже пахло не очень. Он не был прокисшим, но было такое чувство, что самой заварке было много-много лет, и она впитала в себя все запахи дома. С трудом проглотив пряник и запив его двумя глотками, я стал было рассматривать бегающую старушку. Но та, резко развернувшись с кастрюлей в руках, спросила: «Ой, так тебе сказку рассказать надо?». Я терпеливо объяснил, что сказка – это, конечно, замечательно, но история из жизни очень не помешала бы. Хозяйка бухнула на печь кастрюлю, села напротив меня на табурет и молча улыбалась. Холодок пробежал по спине. Я показал ей удостоверение. Она повертела его в руках, но так ничего не поняла. Больше всего ей понравился диктофон.

    Начала она, как и всё, что она делала, неожиданно. Сначала про какую-то козу, которая к соседям вчера ушла, и тут же переключилась, к моему великому облегчению, на рассказ. Не в обиду моей собеседнице, но никогда в жизни я так не путался, как в её «показаниях». «Троюродный племянник бабы Шуры, Митька, который Колькин друг, приходился мне, когда мать пришла, а была она с соседкой Шурой в ту пору, но да это пустяки, а вот Галька, так она...». И так далее и тому подобное. Когда я расшифровывал диктофонную запись, я за голову хватался, как распутать этот словесный клубок. Нет, она не заговаривалась, просто вообще не умела формировать свои мысли в речевой форме. Её точно звали Александрой, а остальных родственников я позволю себе оставить безымянными. Когда-то в день я записывал по пятьдесят страшных историй от разных людей, а теперь представляю на суд читателям одну-единственную, но совершенно уникальную. Итак...

    Было моей рассказчице девять лет, когда она вот так же, как мы сейчас, сидела у себя на веранде и, поджав ноги, смотрела, как мать моет полы, водя мокрой тряпкой по крашеным половицам. Как и сейчас были глубокие сумерки, но на дворе стояла поздняя весна. Черёмуха вот-вот готова была набрать свой цвет, и окна были распахнуты настежь. Как я понял, в те времена село жило полноценной жизнью, как и многие деревни в стране. Люди до позднего вечера ходили по улице, бегали ребятишки и гремели конские подводы. Подождав, пока высохнет пол, и испросив разрешения у матери, Саша выбежала во двор, поиграла с собакой и потом вышла через калитку. Хозяйка, когда дело не касалось фамилий и цифр, довольно бойко рассказывала и я ясно представлял себе картину происходящего. В общем, вышла она на улицу. Солнце скрылось уже за горизонтом, но было ещё светло. По крайней мере, достаточно светло, чтобы рассмотреть соседний забор и штабель брёвен возле него. На этом самом штабеле кто-то сидел. Девочка присмотрелась и увидела некую женщину, полностью закутанную не то в простынь, не то в покрывало. Она сидела, поджав под себя ноги, как на ступеньках, а лица у неё не было. Чёрный провал под белым саваном смотрел куда-то в пустоту. Всё это продолжалось несколько секунд. Александра уверяла, что страха не было, её больше распирало любопытство. Она тут же по-деревенски окрестила её «бела баба». А на следующий день об этой самой «белой бабе» знало всё село. Мол, ночью её видели на главной улице, как она двигалась по дороге в метре над землёй, и не было у неё ни ног, ни лица. Вот и вся история. Честно говоря, я не воспринял этот рассказ всерьёз, всё-таки рассудок моей собеседницы оставлял желать лучшего. Тем не менее, подобные истории мне уже встречались, в частности, такую же «белую бабу» видели на улице в деревне Чирон. Её также наблюдали на водной глади реки Ингоды возле села Размахнино под Шаман-горой напротив притока Каменки.

    Не скажу, что дорога до города по ночной дороге сквозь глухую тайгу с полным отсутствием попутных и встречных машин доставила мне удовольствие. Было очень неуютно. Удивительно, что почти каждому мистическому образу можно дать характеристику. Некоторые считают домового хранителем домашнего очага, лешего – хозяином леса, русалку – духом утопленницы. Но про «белую бабу», про которую я слышал истории, ничего конкретного сказать не могу. Что это за явление? Какие мотивы у данного существа? Например, в Размахнино считают, что данное диво – предвестница неминуемой смерти. В другой деревне – что это некий облик местной ведьмы. Так что подобные истории уже формируются в некую статистику, и можно делать соответственные выводы. Мы имеем дело с неким персонажем, который однозначно не является предметом вымысла, но вместе с тем имеет абсолютно идентичную схожесть в описании внешности. Если для одних мистические явления являются сугубо индивидуальными, то данный персонаж выходит напоказ большому числу людей, которые явно массовой галлюцинации не подвержены. Город подобными «белыми бабами» похвастаться не может, а вот деревни и сёла – запросто. Кто знает, может когда-нибудь мне попадётся история, которая бы дала хоть какие-то объяснения на этот счёт.

    

    Уважаемые читатели, если вы стали свидетелем чего-то, не поддающегося рациональному объяснению, просим вас поделиться вашей историей. Анонимность гарантируется.

    

    Антон Доценко