А если отмотать полвека назад, то вот оно – поколение шестидесятых…Романтики, заставшие страну поднявшейся из военных руин и желающей забыть перегибы и перекосы. Нормы ГТО, юнармейские слёты, пионерский Артек, стройотряды, «гнилой» Запад, с которым нам не по пути, и беспредельная уверенность в завтрашнем дне. Ведь наша страна самая-самая…

    

«Холодная» светлая память…

    День седьмого ноября – Красный день календаря, посмотри в своё окно, всё на улице светло… Всё, что вспомнилось из детского стишка, прочитанного просто так первой дочке в три года, она и потом не задавала вопросов, хотя книжку в руки брала.

    7 ноября 1979… Тесная улочка возле дома офицеров, тогда ОДОСА, колонна студентов педагогического института, спрятанная туда, чтобы в назначенный час втиснуться в проходящие к площади Ленина ряды. Наши советские сапоги «без сносу» из кожзаменителя, в которых от стояния на месте так жутко замёрзли ноги, что мечталось только об одном: пройти по площади и, минуя «Сувениры», ворваться в тепло общежития.

    Речи с трибуны, атмосфера праздника, красноцветье флагов – всё «съел» наш забайкальский морозец, к 7 ноября традиционно входящий в силу.

    А, может, просто выросла в семье, где патриотических речей не говорили и о политике никогда не рассуждали. Отец называл 7 ноября «октябрьской», он ни разу не рассказал, что дед Василий, оставивший сиротами семерых, умер от голода на лесозаготовках. За какую провинность наша бабушка, не растерявшая веры в людей и с добром идущая в мир, одна подняла всех, мы так и не узнали.

    Октябрятские значки сменяли пионерские галстуки, которые мама, гладила и аккуратно развешивала на спинке стула. Она родилась в 1932 году, её отец – единственный из всей семьи не подвергся репрессиям и остался жить в Забайкалье. Некрещёная с рождения мама много лет хранит старую почерневшую иконку, доставшуюся ей от матери, а в Пасху, как и все в деревне, традиционно красит луковой шелухой яйца. Девятилетней девчонкой она с братом в войну боронила поле на быках и уснула, свалилась почти под борону, не оглянись бы тогда брат… Таких воспоминаний много, они даже без горечи, просто жизнь, а на неё мама никогда не жалуется. Не считает добавки к «великой» пенсии. Ей хватает. Лишь бы все были живы-здоровы, лишь бы родилась на полях пшеница, была бы работа, да люди в опустевшей деревне не спивались. А крещение она приняла совсем недавно (в районном центре появилась маленькая церковь).

    Детская память сохранила пасхальные качели-козлы, на которые усаживались по десять человек, пионерский костёр 19 мая, в который каждый приносил свою долю – тракторную или автомобильную шину. А до вечернего костра с неподдельным энтузиазмом сдавали нормы ГТО. Огромные вороха пшеницы на току, которые мы, играючи и с удовольствием веяли по вечерам после уроков, валки гречихи, заваленные снегом и урчащие машинки на стригальном пункте, сенокосная пора с конными граблями – светлые пятна детства, где простая работа, а не гаджеты, была счастьем, а иногда работа и вовсе казалась игрой. Просто потому, что делалось всё по крестьянской привычке без призывов и патриотических речей, время которых тогда прошло.

    А вот «Октябрьская» почему-то стёрлась совсем – от неё только мороз, заползающий в дом с открывающейся дверью…

    

…и тёплые валенки

    7 ноября 1980… Билет на самолёт за 13 рублей при повышенной стипендии в 46 рублей, сумка с гостинцами, машина с синими колёсами младшему брату и маленький аэропорт в Нер-Заводе, к которому не подают ни такси, ни автобуса. Желание приехать неожиданно, «сюрпризом», а поэтому 25 километров до дома добираюсь пешком в надежде, что повезёт с попуткой. Повезло не сразу, только на половине пути старый УАЗик подобрал девчонку, у которой уже губы не шевелились. Подбросить могли только чуток – километра два, а довезли до дома. Нашлись и валенки, в которых наконец-то оттаяли вконец окоченевшие ноги. С праздником не поздравляли, сказали только: «Октябрьская» уже, а ты в сапожках, чего валенки-то не надела, или в городе их не носят?» Пробормотав «спасибо», наконец-то попадаю домой, праздничный сюрприз удался, даже не заболела.

    И вот 2016. Самолёт до райцентра давным-давно не летает. Билет на маршрутное такси за полторы тысячи рублей на стипендию студента ЗабГУ, обучающегося на бюджетной основе, купить можно. Останется ли на гостинцы и обратную дорогу – не знаю. Да и чего сравнивать: легковые автомобили теперь не редкость, а жизнь, она на то и жизнь, что на месте стоять не может: не сама, так люди «подвинут».

    Попутных машин в эту пору теперь не найти, а если и мчит по той же дороге, то не факт, что пожалеют и посадят. Владельцы автомобилей нет-нет да подрабатывают частным извозом, так что, голосуя на дороге, неплохо бы купюрой покрупнее махнуть…

    В телевизионной передаче, поднимая патриотический дух новых поколений, показывают, как в Москве идёт репетиция военного парада. 7 ноября 1941 года прямо с Красной площади защитники Москвы уходили оборонять столицу. Выстояли, благодаря своему духу. Или Казанская Божья Матерь помогла, которая, если верить историкам, и с Пожарским и с Жуковым столицу от врагов спасала?

    На другом канале в оккупированном фашистами Киеве киевское «Динамо» играет с немцами… На жизнь: выиграют – расстреляют. Выиграли… За смелость фашисты подарили им 7 дней жизни.

    На первой полосе «Комсомольской правды» читаю: российские футболисты зарабатывают до одной тысячи долларов в день. Спрашиваю себя: а если их в тот военный Киев, и, успокаивая душу, вспоминаю как недавно русский боксёр, идя по проходу к рингу, тихо шепчет: «Гой ты, Русь моя родная…»

    Автор этих строк, Сергей Есенин, так до конца и не принял революцию, только написал: «…Я скажу, не надо рая, дайте родину мою…». Ту, что есть, – с «Октябрьской и Казанской».

    Вот и мне тоже. А вам?

    Татьяна Гусева