Проклятье бабки Тугуновой

    

    …Ещё при советской власти работал он шофёром райповской автолавки, точнее – шофёром-продавцом. Ездил по окрестным сёлам, по чабанским стоянкам, по фермам, по полевым станам. Четыре села, четыре колхоза обслуживал. Продавал соль, спички, пряники, конфеты, чайную заварку, мыло, гвозди, топоры без топорища, топорища без топоров, кисти, краску, пуговицы, китайские трусы и часы, цветные карандаши, ученические тетради и прочие ходовые товары. Иногда прихватывал с собой водку. Продавал. Выгодно. Но с оглядкой, с опаской. Советская власть, хоть и слабой впоследствии оказалась, могла за спекуляцию водкой крепко за шиворот взять…

    Но кончилась или скончалась советская власть – жизнь на какое-то время тормознулась, но не умерла, к новому времени, к безвластию нахрапистому, жадному на деньги, приспосабливаться стала. А раз жизнь вместе с советской властью не умерла, не умерла и торговля. Когда же Россия-матушка очнулась от первоначального шока, те граждане, которые первыми очнулись и осознали выгоду свободы, в торговлю, как в животворный омут ринулись – деньги добывать, обломки разных хозяйственных объектов и производств растаскивать, под себя приминать, на себя переписывать – прихватизировать.

    Виктор Губанов, скорее всего по воле судьбы, а не по собственной хитрости, никуда ни за чем не ринулся, место поглубже, потеплее, покормнее искать не стал – так шофёром на автолавке и остался. Как и прежде, развозил по сёлам разный ширпотреб. Однако с каждым днём, с каждой поездкой всё больше и больше убеждался: свобода для умного, предприимчивого человека всё сильнее и сильнее, всё шире и шире раздвигает горизонты, за которыми маячат не какие-то недосягаемые светлые вершины коммунизма, а конкретные, съедобные, похожие на торты и сахарные головы, на свиные окорока и бутыл­ки шампанского, пики сытости и благополучия.

    Нет-нет, Губанов не крал, не грабил, не обсчитывал. Отправляясь в очередной рейс, покупал тут же, в магазине, в котором работал, целые коробки и ящики с пластмассовыми бутылочками разных притираний, очистителей зеркал и стёкол, настоянных на китайском спирте.

    Денег у обитателей полуразрушенных сёл не было, у людей не было работы. Ушли в неизвестном направлении колхозные стада, табуны, отары. Сравнялись с землей кошары, и фермы. В разы выросло число алкашей и иже с ними. Зазияли чёрными дырами разбитые окна правлений и сельских советов. Бесперспективность и безвластие пьяной вольницей захлестнула сёла.

    Вот тут и развернулся Виктор Губанов с умом, почти мгновенно выросший в Виктора Фёдоровича.

    Стоило автолавке въехать в село, машину окружали охающие мужики:

    – Виктор Фёдорович, спаси, уважь, – башка разрывается!..

    – Виктор Фёдорович, будь другом, – выручи, – помираю!..

    – Виктор Фёдорович!..

    – Виктор Фёдорович!..

    И Виктор Фёдорович выручал, исцелял, помогал…

    Он щедро раздавал «фунфурики» и аккуратно записывал фамилии «спасённых» в специальную тетрадь, ведь они брали спасительную жидкость в долг с обязательством через несколько дней заплатить за каждую бутылку двойную, а то и тройную цену в благодарность за выручку, за спасение.

    Некоторые из клиентов Губанова тащили к автолавке муку, зерно, комбикорма из своих неприкосновенных запасов, оставляя своих хрюшек и птиц без корма, обрекая на убой и гибель.

    Люди спивались дружно и быстро. Торговля Губанова процветала. Шофёр-продавец наглел и богател.

    Прошло три-четыре перестроечных года, и на месте старого дома Виктора и Полины Губановых вырос восьмиоконный дом-красавец, опоясанный металлическим забором. Вслед за мужем ушла в торговлю и Полина. Она успешно и доходно торговала свининой, куриными яйцами, птичьим мясом. Корма для губановской живности было предостаточно, и мясо с подворья Виктора и Полины шло с рыночного прилавка первым сортом. На рынок Губановы возили свою продукцию на своей не очень новой, но свежепокрашенной и красивой «Ниссане».

    К удивлению многих знакомых, супруги стали говорить одним голосом – сытым, умиротверённым, солидным баском, похожим на воркование обласканных солнцем голубей…

    * * *

    Бабка Тугунова, вон из того заречного села, которое при советской власти было богатым колхозом, всю жизнь работала свинаркой. В отстающих не числилась, в передовиках не значилась. Работала. Вырастила сына. Дождалась внука и внучку. Сын, как и Виктор Губанов, – шофёр. Невестка – фельдшерица. Работящие. Трезвые. Жить трудно, но можно.

    Ну, а где жизнь – там горести и радости, там будни и праздники. У одного из друзей Анатолия, так звали сына бабки Тугуновой, семейный юбилей – десятилетие законно-брачной жизни. Широко отмечали – по-русски. В небогатое время столы богатые накрыли, фунфуриков у Губанова оптом целый ящик купили. Анатолий с женой на почётном месте сидели. Как-никак дружба Анатолия с юбиляром ещё в первом классе началась.

    Анатолий – мужик непьющий, как ни крепился, не отнекивался, не мог друга не уважить – пригубил рюмочку-другую за здоровье хозяев, за их счастливую дальнейшую жизнь. А как известно, непьющий человек даже чаще пьющего в подобных ситуациях в беду попадает.

    

    Продолжение следует…