18 дней чумы Николай ЛОВЦОВ (1898–1962) Продолжение. Начало в №28
Красноармеец потоптался, бросил новый боязливый взгляд на меня. Прикрыл рукой рот, откашлялся и тихим больным голосом начал: – Так это, паря дохтур. Лонись это мой братан, я у него на фатере стою, у своего, Викулова. Ну он, того, сунтулой заграницу смахал. – Как же это стороной можно? – вырвалось у меня. – Э... паря командир, сунтулой проехать – плёвое дело. Участок у нас на пикет с версту, а где и боле. Вот в ночь-то, как наши поглядят, что пикетные удобное место проехали, повыдождут маленько и шасть за границу. Так вот и мой братан... У него там скот ходит. (В Восточном Забайкалье хлеба никто не сеет – не родится, и жители занимаются исключительно скотоводством, и иногда, по особой доверенности с китайской пограничной властью и с нашего разрешения, они переводят скот на пастьбу за границу). – Ну это, съездил он. По дороге завернул в фанзу к приятелю. Китаец у него, бакалейщик, приятель был. Видит, его дома нет, а в фанзе разгром и посередь стоит трёхпудовая банка с ханшиной, и тут же кружка валяется. Ну, мой-то выпить любил, зачерпнул. Хлебнул кружечки две, потом вспомнил о нас. Разыскал посудину, налил и нам привёз. А посля этого дела, через два дня, он и представился. А я вот занемог. Горю что-то и всё. Видать, он в чумную фанзу, не иначе как, попал. По этому, по его покойным словам, околись он видел... того... мертвечинных не много... Солдат этих китайских... – красноармеец обвёл нас глазами и замолчал. Звонарёв мигнул нам и обратился к нему: – Вот что, паря, чумы, видать, в тебе нет. А в больницу тебя надо. Ты, того, выходи-ка на волю. Я за тобой, лекарство кое-какое возьму и доведу тебя... Красноармеец послушно повернулся и вышел. Мы сразу же вскочили на ноги и бросились к двери. Но Николай Иванович движением руки остановил: – Что у него чума, я верю и не верю. Но пока не выходите. Вы, Николай Алексеевич, звоните к коменданту, чтобы посты выставить к дому этого Викулова, и вроде как арестовать там всех домашним арестом, да за одним и к тому, где он жил. А ты, Степан Александрович, сулемой пол вымой и дверь, где красноармеец стоял. А потом ко мне зайди, я в первом изоляторе буду, что ближе к нам... Смутное чувство тревоги сразу же охватило нас. До этого мы никак не думали, что чума может попасть к нам. Мы надеялись, что меры с нашей стороны все приняты. И вот теперь мы не опустили рук перед опасностью, но всё же немного растерялись. Мы не боялись, но трусили. Я по телефону вызвал коменданта. Приказать выставить посты не было труда. Но, выставляя их, мы натолкнулись на глухой ропот жителей: – Нечего делать-то, чуму и придумали... – Глядикось, в какой грязище китайцы живут, потому и мрут, а они – чума... – Вот они-то, большаки! Завоевали, а теперь всех поголовно и арестовывают. – И не говори, и деток-то у Викуловых не пожалели; ну, какая, к примеру сказать, от грудного ребёнка зараза? Лежит он себе в люльке и всё... Особенно негодовали женщины: – Слышь-ка, бабонька, мужиков у Викуловых не было, бабы да девка... Так туды и армейцев... Пользуйтесь на благо... – Ой, матушка, видать народу-то у них нехватки, так они и хотят заране, хотя бы и от чужих народить... – То же и у братана Викулова, там тоже бабьё одно и три армейца. Поди дале-то баб с мужиками на одну постель будут арестовывать. Придумали же – всех в одной избе. И всё это командер у них новый рассейский... Но не лучше встретили меня и красноармейцы. Те, что попали в карантин в доме Викулова и рядом. Они набросились на меня с винтовками. – Однако, выручил, военком. – Вы, ребята, не больные, мы о вас ничего не думаем, и не подозреваем. Но жители-то больно подозрительны на чуму. Посидите так, для их примеру... – Ну разве к примеру, посидим. Так что ль, ребята? – согласился один из них. – А кормить-то будут? – Поди в наряд не пошлют? – поинтересовались другие. – И кормить, и поить будут. И в наряд ни в какой посылать не будем. Продолжение следует... – Это дело. Вали ребята. Спи теперь... Вечером, только что я успел лечь отдохнуть от первого чумного дня, как раздался тревожный звонок телефона. Я подошёл. Звонили с линии железной дороги со станции Мациевской. – Ви буддите командири пограничнии бригади, – ус-лышал я голос с немецким акцентом. – Я. – Говорит с вами докторе Этмар. Я бактериолог. Я изучай чума. Я необходимо проезжай копи Чжаии-лаии-нории. Я хочу пропускай туда... – Виза правительства у вас имеется?.. – Нет, виза я не имей, но я имей пропуски здравиотдели... – В таком случае я не могу вас пропустить. Виза необходима. Придётся вам вернуться в Читу и получить её. – Но тут же я вспомнил, зачем ему изучать чуму на копях, да ещё в Китае, когда её можно прекрасно исследовать у нас. Вот здесь в Кайластуе. Я крепче сжал трубку. Усилил голос и предложил бактериологу: – Доктор, чума есть у меня в Кайластуе. Приезжайте, здесь виза не нужна. Даже пропуск не требуется. – Неужели у вас имейся чума? О, это ошень карошо. Ошень карошо... Я езжай завтра с вами. Будьте мне любезни послать Мациевские станции три лошади. Три лошади докторе Этмар. О, как карошо, что у вас имейся чума... Через день мы все вместе с Этмаром, высоким белокурым мужчиной средних лет, в круглых металлических очках, раскапывали могилу Викулова. Мне всё не верилось, что он умер от чумы. Это как будто подтверждал и заболевший красноармеец: у него был сильный жар. Он еле узнавал нас, когда мы приходили к нему, однако был жив. Выкапывая труп, мы узнали неприятную вещь. Оказывается, Петра Викулова хоронила и оплакивала вся его родня. А родни, по словам красноармейцев, у него было три четверти посёлка. Мы сразу же попытались узнать, кто был. Но жители смеялись над нами и упорно отговаривались незнанием. Труп вскрыл доктор Этмар. Эту операцию он проделал тут же, на снегу, у могилы. Он быстрым движением обнажил у Викулова грудь и простым крестьянским ножом, так как мертвец порядочно промёрз, вскрыл у него грудь и оттуда добыл часть лёгкого. С этой частью он удалился к себе на квартиру и минут через пятнадцать радостным голосом сообщил: – Русский мужик умирай от чумы. Я удивленно посмотрел на его улыбающееся лицо и вспомнил: «О, как карашо, что у вас имей чума...» | 