18 дней чумы

    

24 февраля

    Узнал неприятную новость. Дезертировал мой комиссар бригады Гиталов. Это меня поразило. Мы только сейчас припомнили все моменты, когда Гиталов старательно избегал нас. Исчезновение военкома сразу же взбудоражило моих партизан. Я хотел было сыграть на том, что он уехал по делам, но его многие видели за посёлком. Гиталов даже некоторым говорил, что в Кайластуе оставаться нельзя: там обязательно все перемрут. Не понимаю, как он мог сморозить такую глупость.

    Гиталов первый дал толчок к дезертирству. После этого через несколько часов меня уже вызвали на собрание. Когда я вышел на улицу, там стояла громадная толпа бойцов. И странно, все они стояли, не касаясь один другого. Увидев это, я улыбнулся – это был компромисс первого чумного митинга. Чтобы не заразиться, кто-то их расставил с интервалами. Меня сразу встретили криками:

    – Комиссар сбежал – и ты сбежишь, мы одни останемся.

    – Уморить нас хочешь.

    – Тебе что, ты россейский, к вам она неприлипучая.

    – Трусы вы! Первым комиссар побежал. Разве на фронтах так...

    – Вон из комендантской команды за комиссаром трое армейцев убежало. Ежели нас не отведёшь отсюда, так все мы раздезертируемся. Лови тогда.

    Голоса у всех были взволнованные. Лица возбуждённые.

    Я понял, что если сейчас с ними не справлюсь, они бросят посты и самовольно уйдут из посёлка.

    – Стой, ребята, – закричал я, перебивая недовольных. – С этого места, с боевого участка, никто не смеет уйти без моего разрешения.

    – А комиссар твой?

    – Комиссар теперь уже не комиссар. А с сегодняшнего дня комиссаром в бригаде я; его же и тех, кто дезертировал за ним, я арестую.

    – Да можешь ли ты военкома заарестовать?

    – Ну, это моё дело. Я вам определённо говорю, что дезертиров у меня не будет. А теперь давайте поговорим, что будет, если мы уедем из Кайластуя и бросим посты. Помните, что чумные последние дни перед смертью ничего не понимают. Мы снимем посты, и они разбегутся. Поедут на заимки. Мы отойдём от них вёрст на 30, даже на 70 – они всё равно нагонят нас. Посмотрите, что сделалось напротив нас, в Китае. Там все бакалейки и посты передохли. И только оттого, что дали разойтись в одном месте. Помните, тогда не спастись не только нам, а не спасутся и ваши жёны, отцы, матери и дети. Вы здесь все забайкальцы. Помните, спасение ваших семей здесь – в Кайластуе. Понятно?

    – Да, пожалуй, и так...

    – А с комиссаром-то как?

    – Да сказал, что арестую. Вон и комендант. Снаряди-ка, паря, пять человек с заданием привести сюда комиссара.

    – Это вот дело. Расходись, робя!

    И они разошлись. Но я сразу опустился и не знал, что мне сию минуту предпринять. Минуту назад у меня хватило смелости отдать приказ об аресте комиссара. Но сейчас я не знал, что делать. Сейчас я усмирил здоровых. Но факт поголовного дезертирства теперь уже стоял предо мною. Я понял, что заболей я или кто-нибудь из врачей, все мои партизаны, во главе с командирами, бросят Кайластуй и разбегутся по домам. Но мне нужен был и второй шаг, и я его сделал.

    Ночью я донёс о случившемся начдиву и военкомдиву. Они долго меня выспрашивали, нельзя ли не арестовывать Гиталова. Тогда я спросил, что делать с теми, которые бросают чумные посты и бегут из бригады? Ответ был – расстреливать. И я то же самое посоветовал им сделать с Гиталовым. Это была необходимость, как пример всей бригаде. После разговора с начдивом я собрал ячейку, и они единогласно присоединились ко мне. Жаль, что членов партии у нас очень мало, и почти все они телеграфисты, то есть самые ответственные работники. Их нельзя снимать с постов. Связь – самое необходимое при боевых действиях. А сейчас почти фронт. От военкомдива я вновь требовал культработников – говорит, что высылает.

    Ночью, когда я лежал на своей постели, меня трясло, как в лихорадке. Я боюсь, что у меня не хватит силы воли, чтоб сдержать этот партизанский и чумной напор. Полчаса тому назад я, уткнувшись лицом в подушку, рыдал, как маленький. И это после сегодняшнего дня. После отдачи приказа об аресте военкома. Если вы спросите, почему я плакал, я вам не отвечу. Но после мне стало легче. Здесь я один. Совета или участия никто мне не даст. О поддержке и говорить нечего.

    Того, что я испытываю здесь, со мною никогда не бывало. А за свои 22 года я 13 месяцев просидел в тюрьме у белогвардейцев, в германскую войну я получил четыре раны, за гражданскую имею уже одну рану и одну контузию. Но ничто я не сравняю с чумной эпидемией: это худшее, что можно было бы придумать.

    За окном у меня воет ветер. Сегодня он опять дует с Китайщины и, наверное, снова несёт на нас чуму. Вот сейчас здесь я вновь чувствую, что у меня жар, и я снова украдкой от моих хозяев и ординарца – он уже вернулся, но ко мне в комнату не входит – ставлю себе градусник. За эту ночь я его ставлю уже третий раз. Мне упорно кажется, что чумные дотрагивались до меня. Ведь за ними уследить трудно. Они знают, что с жизнью у них покончено. Спасенья нет. Поэтому они хотят, чтобы с ними умирали и те, кто здоров. Такова их психология... Вот ветер завывает снова. Я лежу на постели в сапогах и одетый. Но почему вой ветра так похож на вой волков? Может быть, они уже здесь, перебежали с Китайщины и ждут своей порции от нас?..

    

    Продолжение следует...