Дети длинных ветров Олег Димов Продолжение, начало в № 24
Какая женщина скажет о себе правду или искренне похвалит подругу? Я хороша собой – это правда, но когда прохожу по поселку рядом с подругой, Гюзелью, женой Никиты, чувствую себя болонкой, которую вывели погулять. Видная издалека, как породистая вороная кобылица в степи, Гюзель небрежно трогает землю точеными длинными ногами. А поведет на какого мужика взглядом больших черных глаз – как зуб выдернет: защемит у него сердце. Гюзель – стоматолог. Это она развела меня с мужем в женский день Восьмого марта. Весной геологи встречают самолеты, чая захватить студента-практиканта, гренадера в брезентовых латах и болотных сапогах – вьючное животное для маршрутов. Мой муж выбирал не по развороту плеч, а по округлости груди, чтобы она гармонировала с округлостью коленей, а цвет глаз – с цветом колготок. После полевого сезона от него ничего не оставалось для меня. Первую половину зимы жил в воспоминаниях лета, насвистывая песенку “Моя студенточка – заря вечерняя”, в работе и преферансе по ночам; вторую половину – в мечтах о новой, вечерней, заре. Гюзель держала речь Восьмого марта в больнице, за столом, в окружении белых шапочек-одуванчиков. Разговор шел о мужиках. Сказала так: – Я своего Никиту подобрала на свалке народов, потомков созидателей Беломор-канала, среди первостроителей поселка. Я рвала и лечила им зубы, Ленка Стрекоза им танцевала. Нас было здесь два человека, остальные все – мужики. Никиту я обласкала, отмыла дезинфекционным раствором, подстригла, забрала из палатки в комнату при санпункте. В смысле девичества досталась ему без кариеса, ни разу не изменила, и вправе требовать от него верности. Если он мне изменит, я его уничтожу, – продолжала Гюзель под одобрительные кивки белых шапочек-одуванчиков. – Отлучу от сына, уволю с работы. Я не вылечу ни одного зуба, не сниму ни одной боли, пока поселок не изгонит Никиту. Как написано в Евангелии, здесь будет слышен вой и скрежет зубов. Пусть он сдохнет в изгнании – такова будет цена измене. Мой девиз – чистота: на рабочем месте, в полости рта, в семье и поступках. А вот ты, моя подруга, – сказала она мне, – есть преданная потаскушка для мужа, потому что бываешь у него пятой или седьмой за год. В ее словах была какая-то извращенная логика, добившая мое терпение. Я развелась. Всегда есть чем утешиться. Я стала писать стихи и мечтать о мести. Даже из добрых чувств не надо лучшую подругу обзывать потаскушкой и разводить с мужем. А вскоре меня пришли сватать.
Продолжение следует |