Нина Хлыстунова
г. Шилка
Тьма непроглядная кругом.
В глухих лесах не слышно зверя.
Чащобы, топи, бурелом —
Лихое царство Берендея.
Ночами бледная луна
Скрывает сонный лик за тучей.
Быть может, ведает она
Кто в дебрях всех сильней и круче.
Вот он бредёт с сумой, один,
Царь Берендей, в руке дубина.
Как будто вышел из былин.
Какая дивная картина!
Ночь так темна и холодна.
В закрытом погребе светлее.
Когда же выглянет луна,
Согреет сердце Берендея?
Он брёл. Цеплялась борода
За сухостой. Имел терпение.
Не забывал царь никогда
Проверить все свои владения.
Без размышлений, горьких дум
Тащил по топям свои ноги.
Владыка леса был угрюм.
Идти не просто без дороги.
«Одна потеха кот манул.
Быть может, ждёт меня в землянке?
Ну, вот лихого помянул.
Передохну здесь на полянке».
Присел на пень и в тот же миг
Раздался, душу холодея,
Такой ужасный, громкий крик,
Что всколыхнуло Берендея.
Вскочил и бросился туда,
Где что-то страшное случилось.
«Стоп. Вязко хлюпает вода».
Луна на небе появилась.
«Мужик ли там попал в трясину
И к кочкам тянется рукой?»
Царь протянул ему дубину:
«Держись покрепче ты, шальной!»
Напрягся мощно и в два счёта,
Он расторопный был всегда,
Рванул беднягу из болота,
Сомкнулась мутная вода.
«Вот горлопастый как кричит!
Чудной и постриг, в самом деле.
Какой дикованный прикид!
Иль слабо вижу я отселе?
Зовут-то как тебя, братишка?
Поди, сбежал в мои края?»
Она ответила с одышкой:
«Нет, не братишка, Фрося я».
«О, эко чудо! Ефросинья!
Незнатных, значится, кровей?
Не важно это, но прикинь я —
Потомок царский Берендей!
Не надо дикаря бояться.
Со мной нигде не пропадёшь.
Я головой могу поклясться».
«Да знаю вас, царей. Ты лжёшь!»
«Не лгу. Намаялась, устала?
Так отдохни. Зажгу костёр.
Налажу хвороста. Здесь мало.
И мы продолжим разговор.
Меня, Лебёдушка, не бойся.
Тебе я самый верный друг».
«Я верю», — прошептала Фрося,
Переводя всей грудью дух.
«Сварю крутой таёжный чай.
В суме и снедь ещё осталась.
Ляг на курмушку, почивай».
Она царём залюбовалась.
С ног собирая клочья ила
И греясь близко у костра,
Беглянка тихо говорила:
«Блуждая с раннего утра
Здесь в болотину угодила.
Я, паря, тронулась умом.
Сбежала с Нерчинска…»,
«С острога?» (Она кивает головой)
«До Шилки кое-как пешком,
А там железная дорога…»
«Брехня! Не может того быть —
Дорога-сталь! О, мать святая!
А как по ней такой ходить?»
«В Дарасуне есть золотая…
В Чите, я знаю, много их.
Куда ни глянь — везде дороги.
Полно и ровных, и кривых,
Не ездя, напрочь стопчешь ноги!
К тому же это ЖКХ —
Нароют у дорог траншеи.
Недалеко и до греха…
Не своротить бы только шею!»
«Ты, Фрося, сказывай мне сказки:
Там путь железный, золотой,
Ещё поведай про развязки!
А ЖКХ, он кто такой?»
«Нет, не скажу. Проснётся лихо. —
Смотри, какая красота!
Здесь хорошо, свежо и тихо,
А в городах лишь суета.
Приснился сон. В Чите был случай —
Собаки съели пацана!
Как волки из лесов дремучих.
Негодовала вся страна!»
(«Вещий сон», — заметил Берендей.)
«Слыхала? На Руси у нас
Владимир-князь живёт в Царьграде.
Весьма болотный любит газ.
Мне Леший нашептал в засаде».
«И газ, и лес идут в Китай.
Богатства наши продаются.
Ты, Берендей, на ус мотай
И до тебя, друг, доберутся».
«Ну, нет уж, хрен! Не быть сему!
Своих я кликну лихоимцев.
Всю нежить в царстве подниму
И разгоню всех проходимцев!»
Царь Берендей весь задрожал,
Глаза безумно засверкали,
И, успокоившись, сказал:
«Но, ничего получат, твари…»
Костёр дымился, догорая.
Приятно пах седой дымок.
Промолвил Берендей вздыхая:
«Добро, что нет в тайге дорог».
«Сюда не сунутся. Здесь мари,
И гнуса всякого полно.
В лесах живут и Божьи твари.
Они с тобой, царь, за одно».
«Умеешь душу успокоить,
Но всё непросто, так и знай!
Русь надо заново построить,
Чтоб не доил её Китай!»
«Так строй! Чего ты выжидаешь?
Чтобы пришёл ей полный крах?
Всё бродишь по лесу, страдаешь,
Когда казна лежит в горах!
Самодержавец! Что умеешь?
Сначала выучи букварь.
Корону, скипетр ты имеешь,
Потомок царский,
Государь!»
«Зачем мне утварь в монастырь?» —
Промолвил Берендей чуть слышно.
«Душе полезнее псалтырь,
Награды, почести излишни.
Мой прадед был простым монахом.
В клобуке чёрном он ходил.
Молился и не ведал страха.
Он весь наш род благословил.
Живу, блаженный их потомок,
В тайге, подальше от людей,
Без злобы, зависти, уловок,
Такой вот царь я, Берендей!
Злодеям нахожу управу
В любое время: ночью, днём.
Народ лесной не ради славы
Нарёк меня своим царём.
Далось мне это погоняло:
Царь Берендей, не гордый я.
Тщеславья только не хватало!
Вздор это, честно говоря.
Пока спокойно за Байкалом.
Что дальше? Ведать не берусь.
Живёт тайгой и самым малым,
Своей натурой моя Русь».
«Так, стало быть, мой друг-романтик?
Ведь правда это? Побожись!
Мой бедный царь, где мы на карте?
Там, за бугром, другая жизнь!»
Был очень нежным его взгляд.
В миг Фрося вспыхнула, зардела.
Царь улыбнулся и был рад,
Что тронул сердце так умело.
«Слышь? Ефросиния моя, будь
Мне верной, ласковой женой.
Мы на природе, как-нибудь,
Найдём и счастье, и покой».
«Иллюзий хрупких я не строю,
Но буду верною женой.
Влюбилась я в тебя, не скрою,
Мне нет уже пути домой».
Она замолкла. Тишина
Застыла снова над тайгой.
Крадучись бледная луна
Ушла куда-то стороной.
Рассвет забрезжил средь ветвей.
Заснула Ефросиния сладко.
Сидел в раздумьях Берендей.
О чём же думал он? Загадка.
Свершая крестное знаменье,
Услышал царь едва-едва
Звон колокольный и в волнении
Воскликнул: «Русь моя жива!»
Покрыв лазурью свод небес,
С востока медленно всходило,
Палитрой сочной крася лес,
Большое, яркое светило.
«Какой вокруг аквамарин!
Впервые будто вижу синь я».
Царь созерцал красу один.
Спала, как чадо, Ефросинья.
Заря румяная цвела.
День начинался — воскресенье.
«Вот ночка тёмная прошла.
Мелькнула, как одно мгновенье».
Закончу сказ. Узнали вы,
Хоть не пишу больших былин я,
Как повстречались две судьбы —
Царь Берендей и Ефросинья.
